В литерном «Б»
— …Теперь извольте обратить внимание вот на что.
Романов следил за секундной стрелкой по своему «Буре».
— Дистанция между солдатами оцепления сто шагов, так? Возьмем за точку отсчета столб.
Он показал на верстовой столб с отметкой 799. Назимов кивнул. Офицеры стояли в тамбуре. Дверь была открыта, поручик спустился на нижнюю ступеньку и высунулся, держась за поручень. Он собирался продемонстрировать Назимову, что при замедлении скорости движения — например, на изгибе трассы — от жандарма до жандарма вагон идет целых двенадцать секунд.
Железнодорожно-жандармский полк для охраны августейших маршрутов был недавно сформирован из двух гвардейских частей: полевого жандармского эскадрона и Собственного его императорского величества железнодорожного полка, сильно усохшего из-за отправки на фронт бронепоезда «Хунхуз».
— Господа, с ума вы сошли! Холодно! Не август же! — послышался сзади недовольный голос.
Это был пресс-атташе, перешедший из соседнего вагона — вероятно, возвращался с завтрака.
— Извините, господин Сусалин, это только на ми… — сказал было полковник, но журналист уже исчез.
— Двенадцать секунд, — констатировал Романов. — Видите? А теперь извольте перейти на ту сторону.
Они закрыли дверь слева, пересекли тамбур, и Алексей тоже высунулся наружу.
— С этой стороны, Георгий Ардальонович, оцепления вообще нет.
— А зачем оно? По инструкции жандармы охраняют полотно дороги, вытянувшись цепью вдоль линии следования. Двухстороннее оцепление потребовало бы еще одного полка!
— Даже двенадцатисекундный интервал дает возможность хорошему снайперу, затаившемуся в кустах, произвести прицельный выстрел. Что же говорить о той стороне поезда, где охранение вообще отсутствует? Между прочим, окна пассажирских купе все выходят вправо. То есть получается, что государь император, сидящий у окна, ничем, кроме закаленного стекла, не защищен. Сейчас существуют винтовки с особым патроном, который способен и бронеавтомобиль продырявить.
— Черт, правда! — воскликнул полковник.
— Предлагаю, во-первых, всегда ставить оцепление только справа по ходу движения, а не так, как заблагорассудится жандармам исходя из условий местности. Во-вторых, на участках, где поезду приходится сбрасывать скорость, интервалы сократить. Из соображений безопасности хорошо бы на таких участках ужать дистанцию хотя бы вдвое.
Георгий Ардальонович тоже высунулся. Приближался следующий верстовой столб, 800-ый. Одно из купейных окон было приспущено, снаружи полоскалась занавеска.
— Сусалину жарко, — заметил полковник. — А сам только что на холод жаловался.
Из окна вылетел скомканный лист бумаги, пролетел мимо, покатился под насыпь.
— Опять он за свое! Предупреждал ведь!
— Вы слишком мягко, господин полковник. Позвольте я сам ему скажу, без дипломатий.
Навстречу сердитому поручику камер-лакей Федор катил столик с самоваром и стаканами.
— Господин Сусалин! — еще издали рявкнул Романов, видя, что дверь купе № 3, как обычно, распахнута.
— Их там нету-с, — сказал слуга.
— Как это? Только что был!
Алексей заглянул — действительно, пусто. Только ветер трепал белую штору.
— Так точно, были-с. Вошли на секунду и тут же вышли-с.
— Вошел и вышел? На секунду?!
У Романова перехватило дыхание. Он развернулся, бросился назад в тамбур.
Полковник закрывал дверь вагона.
— Погодите!
Поручик бесцеремонно отодвинул старшего по званию, спустился на самую нижнюю ступеньку и стал примериваться к прыжку.
— Вы что?! — вскричал Назимов.
— В Могилеве объясню! Сейчас некогда!
Набрал воздуха, справился с колыхнувшимся в груди страхом и скакнул на насыпь. Главное — удержаться на ногах первые два шага.
Получилось!
Алексей перекувырнулся — как в гимнастическом зале, на пробковых матах, покатился вниз. Пару секунд полежал, прислушиваясь к собственному телу. В нескольких местах оно болело и саднило, но не тревожным образом. Пустяки — ушибы. Переломов нет.
Поручик встал, отряхнулся, поднялся к рельсам.
Краткосрочный визит пресс-атташе Сусалина в собственное купе, только чтоб скомкать и выкинуть бумажку, да еще возле верстового столба с хорошо запоминающимся номером, выглядел чертовски интересно. Алексей действовал даже не логически, а повинуясь охотничьему инстинкту, развившемуся за два года контрразведывательной службы.
Мимо пронесся последний вагон. Жандармы оцепления один за другим поворачивались и глядели ему вслед — во время движения поезда, согласно инструкции, они стояли к дороге спиной.
— Командира ко мне, живо! — крикнул Романов ближайшему солдату, а сам зашагал в обратном направлении, к столбу.
— Командира! Командира! — пронеслось по цепи.
Навстречу, придерживая шашку, бежал офицер в мерлушковой шапке.
Но прежде чем он оказался рядом, Алексей уже нашел искомое. Белый ком бумаги был виден издалека.
Подобрал, развернул. Еще интересней: листок был совершенно чист. Зачем, спрашивается, его выбрасывать?
Жандармский офицер, тяжело дыша, остановился и с изумлением смотрел, как невесть откуда взявшийся поручик обнюхивает пустую бумагу, лижет языком, бережно прячет под китель.
— Я помощник полковника Назимова.
Романов протянул удостоверение, внимательно озираясь. Место голое, спрятаться совершенно негде. Тогда что же? Курьер явится за листком позже?
— Вы теперь что? — спросил он подпоручика.
— Как положено. Дрезина всех подбирает, подтягиваемся к станции, и до следующего перегона.
— Очень хорошо. Делайте всё, как обычно. Без суеты, без нервозности, по сторонам особенно не пяльтесь.
— А вы?
— Я тут останусь. Только вот что… — Алексей неодобрительно посмотрел на хмурое небо. — Одолжите шинель, а? В Могилеве верну. Видите, я практически в неглиже. Черт знает, сколько мне здесь торчать.
— Конечно. И шапку возьмите.
Жандарм уже раздевался.
— Только зачем всё это?
— Да вот решил устроить пикник на природе.
Смирнов
