Романов язвительно осклабился.
— Это, конечно, весьма умилительно, но она лучше бы о России так заботилась, ваша Аликс. — И спохватился. — Простите, я не должен. Вы ведь фрейлина…
Но Одинцова только плеснула рукой: разве в этом дело?
— Императрица и Россию любит точно так же. Безоглядно. Не умом, а душой. Она уверена, что только так ее и можно любить. Как у Тютчева — только верить.
— Дрянь стихотворение! — снова взбрыкнул Романов. — Страна — не муж и не ребенок. Ее без ума любить нельзя. Особенно если ты императрица!
— Я знаю, — со сдержанной укоризной молвила Татьяна Олеговна, — среди офицерства велико раздражение против царя и особенно против царицы. Но ведь вы, Алексей Парисович, приставлены охранять августейшее семейство. К лицу ли вам подобные речи?
— Приставлен охранять — буду. Если надо, жизнь положу. Но думать себе не запретишь. Самодержавие, Татьяна Олеговна, есть исторический атавизм. Это ясно всякому мало-мальски здравому человеку.
Ему понравилось, как хорошо он это сказал. А фрейлина формулировку не оценила.
— Плохо всё это кончится, — уже без упрека, а просто с печалью сказала она. — Очень плохо…
В дверном проеме бесшумно возник полковник Назимов.
— Татьяна Олеговна, мое почтение. Чай пьете, поручик? Забот полон рот!
— Я ждал, пока вы освободитесь. Как обещал, первые соображения у меня готовы.
Поблагодарив за чай, Романов покинул розовый «терем-теремок».
— Ну, докладывайте, что вы накопали? — нетерпеливо спросил полковник. — Серьезные просчеты есть?
— Это судить вам, Георгий Ардальонович. — Поручик раскрыл блокнот. — Между поездами необходимо установить постоянную связь на время движения. Сейчас радиостанции компактны, такую можно разместить в одном купе. В снег и дождь она, конечно, работать не будет, но всё лучше, чем общаться по станционному телеграфу. Далее… Нужно категорически запретить в вечернее время раздвигать шторы. Всем, включая императора.
Он кивнул в окно, на редкую цепочку жандармов, вытянувшуюся вдоль железнодорожного полотна.
В безымянном лесу
Название лесного массива на карте обозначено не было. И очень хорошо, лишнее подтверждение, что забытый Богом угол, болота да паршивое разнолесье, ни для кого не представляет интереса. От точки, выбранной для репетиции, до ближайшей деревеньки пятнадцать верст. Отросток железной дороги протянули через глухомань года три назад, собирались построить в тихом закутке секретный завод по производству нового оружия, минометов. С тех пор в архивах разведки и сохранились подробные сведения о местности.
Завершению строительства помешала война, но участок остался за армейским ведомством. На расчищенной под завод поляне устроили полигон, но им, согласно агентурным донесениям, пользуются очень редко. Дорогу, однако, поддерживают в более или менее приличном состоянии. И как раз посреди чащи, в объезд оврага, трасса тоже делает загогулину, очень похожую на место планируемой аварии. Верней, наоборот: сначала Теофельс определил по карте и описанию пункт для репетиции, а потом уж отыскал на пути от Ставки в штаб Юго-Западного фронта (это несколько сотен верст — было, из чего выбирать) схожую локацию. Без практической проверки технических расчетов и слаженности действий проводить операцию исторического значения было бы непрофессионально.
Полтораста верст от Могилева проехали ночью на грузовике, приписанном к «Земгору», потом еще часа четыре шли лесными тропинками по компасу — в темноте, в рассветных сумерках.
Выдвинулись, куда следовало. Приготовились. Стали ждать.
Группа оргобеспечения зафрахтовала товарняк: паровоз и шесть вагонов, как в литерном. Якобы для доставки на полигон груза солдатских полушубков в преддверии зимней кампании. Хорошая штука — секретность. В управлении дороги знать не знают, что никакой воинской части на полигоне сейчас нет.
Машинисту обещана премия, если прибудет на место к определенному часу. Значит, поезд будет гнать на максимальной скорости — как царский.
За полчаса до расчетного времени Зепп собрал людей на краю леса для последнего инструктажа. Вся группа была здесь, кроме Ворона. Связной выполнял отдельное задание. Как раз об это время (была почти четверть десятого) Ворон должен был получить сообщение ключевой важности.
Седая после ночного заморозка трава понемногу оттаивала, темнела, сквозь черные ветви деревьев проглядывало серое небо. Не день — рисунок углем по картону. Хорошо б еще в день операции дождик заморосил. Или, того лучше, затеялась вьюга. Пора уже, ноябрь на второй половине. Однако надеяться на милости природы Зепп не привык. Всё должно сработать как часы, даже если будет сиять солнце.
Повторив каждому персональную задачу, Теофельс отвел в сторону китайца. Хоть майор и знал, что Вьюн свою работу всегда выполняет четко, а все-таки у опиоманов не разберешь, здесь они или витают в облаках.
Малыш сегодня был совсем квёлый. Со вчерашнего утра без дозы. Во время броска через лес все время отставал, а один раз свернулся под елкой и уснул — пришлось возвращаться, расталкивать паршивца.
— Во второй вагон положили несколько манекенов, — в десятый раз втолковывал Зепп. — Манекены. Как в витрине магазина, понял?
Вьюн, не глядя в глаза, кивнул.
— Ты должен определить нужный. Среди обломков. Может быть, в полной темноте.
Опять кивнул.
— Как будешь определять? Повтори.
Теперь Вьюн зевнул. Ответа майор не дождался.
— Бородка. Погоны с двумя просветами и вензелем. Помнишь?
Припухлые веки вовсе сомкнулись.
Зепп задумчиво почесал подбородок.
— Знаешь песенку: «Жили у бабуси два веселых гуся. Один белый, другой серый, два веселых гуся»? Ты какого гуся хочешь, белого или серого?
— Белого, — сказал китаец фальцетом.
— Исполнишь всё, как надо, будет тебе белый.
Услышав голос Вьюна, Теофельс успокоился. В агентах-наркоманах, если уметь с ними обращаться, есть свои плюсы. Не человек, а машина. Подливай вовремя топливо, и будет функционировать без сбоев.
Превосходную систему стимулирования порекомендовали специалисты из химического отдела. Два сорта опиума: сероватый, средненькой очистки, для будничного употребления, и белый, высочайшего сорта, для поощрения. В качестве наказания — вообще никакого не давать, но это мера крайняя, рискованная. Китаеза может сбежать. Или наброситься. Бр-р-р, не дай бог.
