неудачной идентификацией. Подразумевается, что «истинные» консерваторы – это те, которым всегда или по крайней мере иногда удается успешно отождествить себя с авторитарными образцами и которые, в общем, преодолели свои эмоциональные конфликты, избегая выраженной амбивалентности и противоположных деструктивных тенденций. Напротив, признаки «псевдо» были характерны для тех, чья идентификация с авторитетом удалась только на поверхности. Они вынуждены постоянно преувеличивать, утрировать, чтобы убедить себя и других, что они (цитируя противника революций из Сан-Квентина) «относятся к приличным слоям общества». Та слепая энергия, с которой они утверждают общепринятые ценности, постоянно угрожает разрушить эти самые ценности и превратиться в их противоположность. Так, их «фанатичное» рвение защитить Господа и Отечество заставляет их присоединиться к экстремистской деятельности и выражать сочувствие к врагам собственной страны.
Но и это различие может претендовать лишь на ограниченную достоверность и подвержено психологической динамике. По Фрейду нам известно, что идентификация с отцом весьма ненадежна, и даже в «бесспорных» случаях, когда она явно налицо, может разрушиться под давлением ситуации, которое заменяет отцовское сверх-Я на коллективный авторитет фашистского толка.
И все же, со всеми оговорками, это различие между «псевдо» и «истинной» идеологией имеет некоторое обоснование в современных условиях. Мы считаем допустимым противопоставить псевдоконсерваторов, которых мы обсуждали до сих пор, «истинным» консерваторам из выборки в Лос-Анджелесе, охватывающей целый ряд лиц, реально или, по их мнению, относящихся к высшим слоям общества.
Если верно предположение, что псевдоконсерватизм основан – в психологическом аспекте – на неполной идентификации, то непонятно, почему он связан с тем, что играет также значительную роль с традицией: идентифицировать себя с высшими социальными группами. Неудачная идентификация во многих случаях похожа на несостоявшуюся идентификацию с отцом. Люди, у которых эта неудача не перешла в реальный антагонизм с властью, кто принимает авторитаризм, но неглубоко, скорее всего идентифицируют себя с высшими социальными группами. Это согласуется с тем, что фашистское движение в Германии в значительной степени привлекало выбитых из колеи представителей среднего класса: тех, кто утратил экономическую основу и не готов признать свой деклассированный статус; тех, кто не видит для себя никаких шансов, кроме присоединения к мощному движению, которое обещает работу и в конечном счете победоносную войну. Социоэкономический аспект псевдоконсерватизма зачастую трудно отделить от психологического аспекта. Для будущего фашиста его социальная идентификация так же случайна, как и идентификация с отцом. Социальная причина явления состоит, возможно, в том, что все труднее добиться подъема средствами «нормальной» экономической конкуренции, поэтому люди, которые хотят его «осуществить» – что возвращает их снова к психологической ситуации, – вынуждены искать другие пути, чтобы попасть в правящую группу. Они должны стремиться к чему-то вроде «кооптации», вроде того, как люди стремятся попасть в престижный клуб. Снобизм, который так резко, возможно, по причине проекции, осуждается фашистами, демократизировался и является частью их собственного ментального облика: кто хочет сделать карьеру, должен скорее опираться на чувство локтя, чем на свои способности к бизнесу или профессиональные качества. Идентификация с высшими группами – это предварительное условие для попытки забраться наверх, по крайней мере так это кажется аутсайдеру. В то же время «истинно» консервативная группа испытывает от этого аллергию. Однако человек, который часто, в соответствии с идеологией старого Горацио Элджера, развивает свою «идущую вверх социальную мобильность», извлекает из нее по крайней мере нарциссическое удовлетворение и внутренне отчетливо предвидит статус, который в конце концов надеется занять в реальности.
Можно процитировать два примера, характерных для лиц с высокими показателями, взятыми из выборки в Лос-Анджелесе.
5. Комплекс узурпатора
Цель, к которой полуосознанно стремится псевдоконсервативная ментальность, – установить диктатуру экономически сильнейших групп. Она должна быть достигнута посредством массового движения, которое обещает безопасность и привилегии так называемому «маленькому человеку», то есть растерявшимся членам среднего и нижне-среднего класса, цепляющимся за свой статус и кажущуюся независимость, если они объединятся с нужными людьми в нужное время. Это стремление проявляется посредством псевдоконсервативной идеологии в ее зеркальном отражении. Правительство, состоящее из избранных представителей, обвиняется в отступничестве от демократии. Рузвельт и Новый курс в особенности подвергались упрекам в стремлении к диктатуре и узурпаторстве. Таким образом, псевдоконсерваторы обвиняют прогрессистов как раз за то, что они хотели бы сами совершить; они используют свои обвинения как предлог «для разгона негодяев». Они призывают к защите демократии от ее «извращений», а сами, атакуя эти «извращения», стремятся окончательно ее уничтожить. Псевдоконсервативная идеология совпадает полностью с проекцией в психике.
Можно задать вопрос, отчего же люди, так любящие власть, если они действительно считают политику Рузвельта жесткой диктатурой, не одобряют и не поддерживают ее. Для этого есть несколько объяснений. Во-первых, социальные типы – представители псевдоконсерватизма, не относят себя к тем, кто извлек выгоды из Нового курса. Новый курс для них – это правительство безработных; и даже если они получают пособие по безработице, все равно это их возмущает, так как демонстрирует им то, чего они никак не хотят признать: их принадлежность к среднему классу утратила экономическое обоснование. Во-вторых, для них администрация Рузвельта никогда не была достаточно сильной. Они хорошо понимают, какое сильное противодействие оказывают Новому курсу конгресс и Верховный суд; им известно, или так кажется, на какие уступки должен пойти Рузвельт: он должен обеспечить высокие должности тем, кто находится в оппозиции к его курсу, например, Джесси Джонсу. Они кричат «диктатор», ибо хорошо поняли, что Новый курс – это вовсе не диктатура, и, как авторитарный образец, он соответствует их идеологии. И, наконец, их идея сильного человека, не важно, в каких терминах она выражена, связана с образом реальной силы: поддержкой наиболее мощных промышленных групп. Для них прогрессисты в правительстве – настоящие узурпаторы, и не столько потому, что они незаконно присвоили себе права, несовместимые с американской демократией, сколько потому, что они заняли положение во власти, предназначенное для «достойных людей».
У псевдоконсерваторов есть вполне определенное чувство «легитимности»: к легитимным руководителям относятся те, кто действительно управляет производством, а не те, кто обязан своей эфемерной властью формальным политическим процессам. На этот мотив, играющий существенную роль в предыстории германского фашизма, нужно обратить более серьезное внимание, поскольку он не совсем противоречит социальной реальности. Пока демократия остается действительно формальной системой политического управления, которая осуществила при Рузвельте вторжение в экономическое поле, но не