Няня и горничная Саша сид?ли на няниной кровати и шептались. Д?ти только что улеглись. Въ д?тской потушили висячую лампу, заправили ночникъ съ голубымъ колпачкомъ и комната приняла мирный, успокаивающій видъ. Кроватки съ б?лыми положками, горка съ игрушками, длинная б?лая постель няни, все это словно вытянулось, выросло, вздохнуло глубокимъ, облегчающимъ вздохомъ, отдыхая отъ длиннаго, шумнаго дня. Изъ темнаго угла около печки задумчиво выглядывали головы картонныхъ лошадей, рядомъ съ ними на игрушечной кроватк? лежала кукла и глаза ея, полузакрытые, казалось, говорили о сладости отдыха и тишины. На полкахъ горки, разставленныя въ безпорядк? дремали мелкія игрушки: замеръ медв?дь, стоя на заднихъ лапахъ со сломанной барабанной палкой, поднятой вверхъ, грустно поникла коза съ вывернутой передней ногой, задумался велосипедистъ безъ головы, съ обнаженнымъ металлическимъ стержнемъ вм?сто шеи, на конецъ котораго, для н?которой иллюзіи, накололи какой-то несоразм?рно большой и лохматый парикъ. На стульяхъ около кроватокъ лежали приготовленные праздничные наряды: топорщилась б?лая шитая юбочка, разстилалась широкая пестрая лента, стояли дв? пары маленькихъ, св?тлыхъ туфель. Подъ положками было тихо. Няня и Саша сид?ли близко другъ къ другу и шептались.

Няня — маленькая, сухенькая, вся въ темномъ, съ б?лымъ старушечьимъ чепцомъ на голов?, Саша въ св?тломъ ситцевомъ плать? и въ широкомъ фартук? съ кружевами.

— Ну, хорошо… — шептала Саша, вытягивая шею и пристально вглядываясь въ носокъ своего башмака. — Хорошо… Тутъ же отписала я имъ, что, такъ-молъ и такъ, дошли до меня слухи и чтобы впередъ этого не было. Д?вчонку чтобы мою не обижать, а я ихъ за это никогда не забуду. Ну, хорошо… Случилась тутъ оказія, землякъ одинъ у?зжалъ, такъ я съ нимъ всего-то, всего наспосылала: денегъ три рубля, платьишка тамъ кое-какого, д?вчонк? полусапожки, шапочку вязаную, два французскихъ хл?ба, сахару фунтъ, бубликовъ фунтъ.

— Что добра-то! — вздохнула няня, покачивая головой, — шутка!

— Ну, хорошо, — продолжала Саша, и опять наказала я съ землякомъ, чтобы д?вчонку мою не обижали, а я, какъ заживу, еще денегъ пришлю и всего. Только съ самой этой поры хоть-бы мн? словечко одно прислали! Н?тъ письма и н?тъ. Еслибы я мужика не знала, а то знаю- в?рный онъ челов?къ, на чужое добро не позарится. Сколько разнаго добра наспосылала и хоть бы теб? что!

— Охъ. гр?хи, гр?хи! — участливо вздохнула няня. Саша зашептала опять.

— Вы то, Анисья Серг?евна подумайте, что у меня пуще всего за мою д?вчонку сердце болитъ. Долго ли ребенка обид?ть? Ни заступиться за нее, ни приголубить, посудите сами, некому: люди чужіе… И опятъ же нужда. Всякому своя болячка больн?й. Ужъ плачу я, плачу… — дрогнувшимъ шопотомъ докончила Саша и стала вытирать лицо кончикомъ своего фартука.

Няня молчала.

— Сколько, я говорю, Анисья Серг?евна, этого самаго бабьяго горя на земл?, страсть! А ужъ что нашего брата гибнетъ, да мучается!.. Которой и замужъ выйти посчастливится, да что толку? одна маята. Еще мужъ бить будетъ. Да и по м?стамъ охотн?е берутъ, какъ незамужняя. Д?вчонку то мн? свою жаль! Говорили, извелась она вовсе.

— Своя кровь, какъ не жаль! — завздыхала няня. — Своихъ д?тей у меня не было, в?къ свой съ чужими, а ужъ жалки они мн?, жалки! Вотъ какъ Гришенька хворалъ, сколько я ночей не спала! а тутъ прилегла и только онъ шелохнется — я ужъ слышу.

— Думаю теперь, жива ли? — все т?мъ же дрожащимъ шопотомъ продолжала Саша. — Праздникъ у людей, радость, а у меня сердце-то… сердце-то… — Она всхлипнула и опять утерла лицо фартукомъ, а няня гляд?ла на нее и тихо качала головой.

— Ужъ если долго не пишутъ, то скор?е всего, что умерла, — наконецъ р?шила она, — конечно, они теперь разсчитываютъ такъ, что ты на ребенка къ празднику пришлешь и не отписываютъ. А какъ ребенку не умереть, если ему жить худо? Вонъ Гришенька хворалъ, я такъ и думала, что онъ Богу душеньку отдастъ, а разв? ему что худо? Сама не допьешь, не до?шь, а ужъ онъ ухоженъ.

— Хочу опять лавочника просить, пусть письмо напишетъ построже. И такъ-то мн? тошно, Анисья Серг?евна, такъ-то тошно! — Саша махнула рукой и молча пристально уставилась на носокъ своего башмака.

— Ишь ты! — спохватиласъ она вдругъ, — заболталась я тутъ, а самоваръ-то у меня какъ бы не ушелъ. — Она нехотя поднялась.

— Вотъ, Анисья Серг?евна, горе то у меня… Такое горе, такое горе!.. Идите чай-то пить, сейчась налью.

Саша ушла. Няня подошла къ положкамъ кроватей, прислушалась и, уб?дившись, что д?ти спятъ, достала изъ ящика комода небольшую банку съ вареньемъ и пошла въ кухню. Дверь за ней тихо стукнула и въ д?тской водворилась полная тишина.

Но д?ти не спали. Гриша, трехл?тній шалунъ, нянинъ любимецъ и баловень, лежалъ на спин? и, щуря глаза, разводилъ руками. Онъ услыхалъ какъ вышла нянька, вскочилъ и распахнулъ положекъ.

— Зюлька! — позвалъ онъ шопотомъ, — Зюлька!

Сестра не слыхала, или притворилась, что не слышитъ. Гриша позвалъ еще разъ, потомъ осторожно оглянулся и перел?зъ изъ кровати на стулъ; кр?пкія, полныя ноженки его зас?менили по плетенк? стула, ловко прыгнули на коверъ и быстро зашлепали черезъ кохмнату.

— Не спишь! а-а! — шумно обрадовался мальчикъ, заглядывая въ кровать сестры. Зюлька быстрымъ движеніемъ зажала ему ротъ.

— Глупый! чего кричишь! — зашептала она. — Няня услышитъ… придетъ… — Гриша сразу присмир?лъ, съежился и въ большихъ темныхъ глазахъ его показалось робкое и виноватое выраженіе.

— Глупый! — повторила еще разъ Зюлька. Гриша вздохнулъ, быстро заморгалъ, какъ-бы собираясь обид?ться, но вдругъ опять оживился и повесел?лъ.

— А я теперь знаю, что намъ завтра на елку подарятъ, знаю! — быстро заговорилъ онъ, заинтриговывая и задорно пригибая голову къ плечу. Д?вочка встрепенулась.

— Врешь! ничего не знаешь! — одумалась она сейчась же и снисходительно улыбнулась гримасамъ меньшаго брата.

— Знаю, знаю… — повторялъ Гриша, дразня и прищелкивая языкомъ.

— Ну, что? — съ любопытствомъ и недов?ріемъ спросила сестра.

— А вотъ… — Онъ забрался въ ея кровать и ус?лся въ уголокъ, натягивая рубашку на свои поднятыя кол?нки.

— А вотъ… мн? лошадь!

— У тебя много, — зам?тила Зюлька.

Онъ возмутился.

— Ну, что! какія это лошади! Вс? безъ хвостовъ. Мн? хорошую, настоящую… такую! — онъ порывисто развелъ руки, растопырилъ пальцы, и глаза его блеснули восторгомъ и гордостью. Зюлька молчала. Она ув?рилась теперь, что братъ сочинилъ, будто бы знаетъ, что имъ приготовили на елку, и оживленіе ея пропало. Она думала и мысль ея отражалась на ея подвижномъ личик? шестил?тняго ребенка.

— Ты слышалъ, Саша плакала? — тихо спросила она.

— Я завтра Саш? подарю пряникъ, — заявилъ Гриша. — Ты мн? разскажи, Зюлька, я не знаю… какая такая бываетъ елка?

Онъ лукавилъ, онъ отлично зналъ, какая у нихъ будетъ елка, и онъ не могъ удержать счастливой улыбки. Зюлька возмутилась.

— Глупый какой! теб? не жалко Сашу? У нея д?вочка есть, больная… Ты слышалъ?

— И я боленъ былъ, — весело зам?тилъ Гриша.

— Ей жить худо. Отчего это худо? Отчего ее никто не ласкаетъ? У этой д?вочки не будетъ елки?

Гриша съ недоум?ніемъ гляд?лъ на сестру и моргалъ. Онъ хот?лъ отв?тить что-то, но вдругъ забылъ, о чемъ спрашивала Зюлька, забылъ, что хот?лъ сказать самъ, и вернулся къ своимъ мечтамъ.

— А я завтра голубой костюмъ над?ну и съ карманомъ! — съ глубокимъ вздохомъ удовольствія зам?тилъ онъ. — Мама сказала.