В тот же день они возвращались в Тулузу.
Часть пятая.
Гремевшая на весь город свадьба, была торжественной и пышной! Старший Кер словно на показ демонстрировал свою непотопляемость и презрение ко всяческим козням, которые не так давно серьезно пошатнули его положение. Мать жениха радовалась, что помимо материальных выгод от брака, которые - увы - нынче ставятся во главу угла, дети сами выбрали такой удел, как венец, к тому же уже знала главный секрет молодых, заключавшихся в том, что скоро Мадлена Кер станет бабушкой. Жених просто сиял, стоя у алтаря со своей молодой женой, которая изредка поглядывала в сторону довольной свекрови… а будущая невестка держала себя гордо: она не хлыщиха какая-нибудь, вроде дражайшей свояченицы! Помимо претензий, надо честь блюсти и ум иметь!
Свадьба гуляла богато, вольно, хотя гостей было столько, что казалось не только яблоку упасть некуда, а горчичному семени! Никакой грусти и печали не было там места, и увидев одного из гостей, Ожье вовсе расцвел редкой для него особенно в последнее время, искренней и чистой улыбкой без какого-нибудь подтекста или ехидства.
- Вот так встреча, малыш! Кого не думал увидеть!
Темноволосый молодой человек обернулся на оклик, и пронзительно синие глаза тут же осветила ответная улыбка.
- Мэтр Грие!
- У, как официально! Совсем загордился, соловей ты наш аравийский! - разжав железные объятья, мужчина лукаво поинтересовался. - Лекарь твой не заревнует? Сомневаюсь, что он тебя одного за моря отпустил… ох, рисковые вы!
Чуть покраснев, Айсен рассмеялся и покачал головой.
- Такой повод нельзя пропустить! А я же мертв, за полтора года даже лицо забыли наверняка.
- Хорошо выглядишь для покойника! Действительно не узнать, как похорошел, - хохотнул Ожье и легонько поддел его за подбородок. - Лицо, может, и забыли, котенок, а твои глаза не забудешь! Песни - тем более! Сыграешь?
- Попозже, - охотно согласился смутившийся молодой человек, пока они все дальше отходили от света и толпы к прохладе палисадника.
Мужчина смотрел на него с задумчивой улыбкой, слова сорвались сами собой:
- Ты ведь весь светишься от счастья, маленький…
- Я счастлив, - просто ответил Айсен.
- Ну и слава Богу! - Ожье немедленно свел болезненный когда-то вопрос к шутке. - Давно пора было, а то я уж думал, и правда тебя похищать придется… Запросто бы не отпустил ни за что, глядишь, покусал бы тогда славный доктор себе локти!
Юноша рассмеялся снова, легко и свободно, и внезапно остановившись, окинул своего собеседника пытливым взглядом:
- А вы?
- Что?
Айсен серьезно и вдумчиво посмотрел на мужчину, тихо заметив:
- Что случилось с вами, вы не выглядите счастливым… Простите! - он тут же смущенно отступил.
- Что ты, котенок! - вполне естественно удивился и возмутился Ожье. - Мне на жизнь жаловаться грех! Сыновья недавно родились…
- Поздравляю, - синие глаза тронула тень: человек, сам испытавший сильную боль, легко узнает ее в других.
Но лезть в душу с расспросами, ковыряясь в ранах, не всем доставляет удовольствие, а неловкий момент вовремя прервали:
- Все хорошо, любимый?
Руки бережно легли на плечи юноши, окутывая теплом присутствия, близости, поддержки и заботы. Грие досталось ровное приветствие и лишь малая толика неприязни во взгляде, - Ожье хмыкнул про себя: злопамятный вы человек, господин лекарь Фейран! Ну да с вами нам детей не крестить, главное, что мальчик радуется. Синие глаза мягко светились, утонув в зеленовато-ореховых.
Не просто радуется! Какими словами удалось бы выразить очевидную и неразрывную связь между этими двумя? Передать едва уловимое бессознательное движение, которым Айсен подался к обнявшему его любимому - не ища защиты, не укрываясь от угрозы или неловкости, только лишь из желания быть еще ближе… Описать, как узкие красивые ладони хирурга лелеют безмятежно покоящиеся в них тонкие пальцы юноши, тихонько поглаживая их подушечками, хотя любовники сейчас даже не смотрят друг на друга, занятые каждый своим разговором. А песня? Как можно слушать ее и сохранить сердце целым?!
- …Лишь прошу ни днем, ни ночью -
Ты меня не покидай…
Не в голосе крылся секрет. Много на свете было, есть и будет более сильных и красивых голосов, но этот - был голосом души.
- То, что ты мое дыханье -
Никогда не забывай!
Айсен пел, и песня неудержимо тянулась к тому, кто был ее средоточием:
- …Не покидай! Мне без тебя нельзя.
К нему… Единственному и любимому! И опять: глаза у юноши закрыты, его возлюбленный тоже не смотрит. Он стоит в отдалении в полумраке, но видно как плотно сжаты губы мужчины… И видно, что для них сейчас никого здесь нет, только они двое, снова и снова безмолвно признаваясь друг другу - только ты!
- Все забыв и перепутав,
Ошибайся и страдай,
Но прошу ни на минуту
Ты меня не покидай…
Господи, как же ты можешь петь о таком, маленький!
А может быть, именно петь об этом и надо…
- Пусть рухнет небо и предаст любовь,
Не покидай, чтоб все вернулось вновь!!!
И можно было бы сказать, что сказки все, глупые сказки которые придумывают себе глупые люди и рвут затем ими душу. Что не бывает любви, тем более такой, абсолютной. Безграничной, в самом деле заменяющей собой дыхание и кровь в жилах… Но хватает одного взгляда на синеглазого музыканта и его неразговорчивого спокойного спутника, чтобы раз и навсегда понять, что это неправда, что любовь есть. Просто она прошла стороной, дав тебе на себя полюбоваться и ускользнув из небрежных рук.
Ксавьер Таш въехал в Тулузу на следующий день после свадьбы Алана Кера. Катарина как раз была у матери, обсуждая прошедший праздник, в том ключе, что по крайней мере одной из младших сестриц самое время тоже подыскать приличного мужа, пока отец еще в памяти, хоть и не встает. Старик Гримо вряд ли доживет до следующего Рождества, и без того протянул куда дольше, чем все ожидали. Онорине всего 15ть, и траур не станет помехой, а вот Клеманс уже перестарок почти. В голове ветер, и никого, кроме чахоточно-бледного Ноэля из отцовых приказчиков, покорно сносившего все ее выходки, на горизонте так и не появилось.
Беседа шла живо, но вполне мирно: поглядев, как дочка твердой ручкой ведет собственный дом, Мари