Дверь стала медленно отворяться. Нора отступила. Из помещения сочился тошнотворный сладковатый запах разложения. Внутри была кромешная тьма.

— Что такое? — прошептал тихий грубый голос.

— О! — воскликнула Нора. — Вы испугали меня. — Внутри она абсолютно ничего не видела. — Какой ужасный стук!

Почему он никак не прекратится!

— Пожалуйста, — умоляюще сказал голос, — говорите как можно тише.

— Я… не хотела вас беспокоить. — Неожиданно до нее дошло. — Это… мистер Эшер?

Тишина. Затем:

— Вы опять заблудились?

Она кивнула.

— Я пыталась найти Эрика.

— Эрик, — тихо повторил Ладлоу Эшер. — Дорогой Эрик. — Дверь открылась пошире, и за ее край ухватилась рука. Пальцы были иссохшие, с длинными поломанными ногтями. Прошло больше двух месяцев с тех пор, как Нора последний раз видела Ладлоу, полагая, что он по-прежнему живет в стеклянном куполе. Этой комнаты Нора никогда раньше не видела. — Я люблю гостей, — сказал он. — Не желаете зайти? — Нора колебалась, и он спросил: — Вы ведь не боитесь?

— Нет, — соврала она.

— Хорошо. Вы храбрая. Я всегда любил вас за это. Входите, и мы поговорим… только я и вы. Ладно?

Нора медлила. Сбежать? Это выглядело бы глупо. Да и с чего бы ей бояться Ладлоу Эшера? Он старик. По крайней мере, подскажет ей, как выбраться из этого жуткого места. Она вошла в комнату, и Ладлоу, очертания которого во мраке были практически неразличимы, закрыл за ней дверь. Когда щелкнул замок, у Норы аж захватило дух.

— Не бойтесь, — прошептал он. — Дайте руку, я провожу вас к креслу.

Он взял ее за руку, и Нора с трудом подавила желание вырваться. Кожа Ладлоу была холодной и скользкой. Он провел ее в другой конец комнаты. — Теперь можете сесть. Хотите стаканчик шерри?

Нора нашла кресло и села.

— Нет, спасибо. Я… могу остаться лишь на несколько минут.

— Ну что ж… Вы не будете возражать, если я выпью?

Он откупорил бутылку и налил.

— Как вы можете здесь видеть? Ведь тут ужасно темно!

— Темно? Ничего подобного. — Он тяжело вздохнул. — Для меня свет просачивается сквозь швы в этих стенах. Он сочится из каждой поры вашего тела. Ваши глаза ослепительно сверкают. А обручальное кольцо на вашем пальце раскалено, как метеор. Я мог бы греться его теплом. Прислушайтесь к стуку молотков, Нора. Прекрасная музыка! — Это было сказано с сарказмом.

Она прислушалась. В этой комнате стук молотков был совсем не слышен, зато раздавались другие звуки, они напоминали приглушенный стук сердец. Некоторые «сердца» бились громче прочих, другие — резче. Шум, казалось, исходил отовсюду, даже от самих стен. Она слышала щелканье механизмов и слабый звон цепей.

— Мои часы, — сказал Ладлоу, как будто прочитав ее мысли. — В этой комнате шестьдесят пять напольных часов. Вначале их было за сто, но, увы, они ломаются. Звук уходящего времени успокаивает меня, Нора. По крайней мере, он заглушает шум пил и молотков. О, вы только послушайте рабочих в мансарде! И эту бурю тоже! — Его дыхание внезапно сбилось; когда он заговорил опять, в голосе чувствовалось напряжение. — Вот сейчас молния ударила очень близко к дому, и гром был сильнее.

Нора не слышала ничего, кроме тиканья часов. Комната была без окон, а стены, похоже, толщиной в несколько футов.

Но в какой части дома находится это помещение, точно сказать она не могла.

— Вы, конечно, знаете, что я умираю? — спокойно проговорил Ладлоу.

— Умираете? От чего?

— Это… особенная болезнь. Я думал, Эрик уже объяснил вам. Он расскажет. Не хочу портить ему удовольствие.

— Я не понимаю. Если вы больны, то почему здесь один, в темноте?

— Это, моя дорогая, как раз потому, что я… — Он умолк. — Гром, — с усилием прошептал он. — Боже мой, вы слышали?

— Нет. Абсолютно ничего.

Он молчал, и у Норы создалось впечатление, будто Ладлоу чего-то ожидает. Не дождавшись, старик с шипением выдохнул сквозь зубы:

— Я ненавижу грозы и эту проклятую долбежку. Она не смолкает день и ночь. Эрик разрушает комнаты и вновь их отстраивает. Он сооружает коридоры, упирающиеся в каменные стены. Строит лестницы, которые никуда не ведут. Все это из-за меня, разумеется. О, Эрик хитер! Он пытается убить меня, понимаете?

— Пытается вас убить? Как?

— Шумом, моя дорогая, — сказал Ладлоу. — Бесконечным изматывающим шумом. Стуком молотков и визгом пил, не смолкающим никогда. Даже нелепое представление в День независимости было устроено для меня. Та канонада чуть не довела меня до самоубийства.

— Вы ошибаетесь. Эрик пытается уравновесить Лоджию.

С северной стороны есть трещина…

Ладлоу перебил ее невеселым смехом.

— Уравновесить Лоджию? Вот это здорово! Возможно, он сказал так рабочим, но это ложь.

— Лоджия погружается в землю. Я сама видела трещину.

— О, трещина есть, совершенно верно. Я тоже ее видел. Но Лоджия никуда не опускается, моя дорогая. Лоджию повредило землетрясение… когда же это было? В тысяча восемьсот девяносто втором году. Или в девяносто третьем. Точно не помню. Мы находимся в месте, чувствительном к подземным толчкам.

Нора вспомнила о дрожавших на своих подставках хрустальных совах, одна из которых разбилась.

— Эрик пытается меня убить, — прошептал Ладлоу, — потому что он хочет этого.

Что-то коснулось ее плеча, и она испугалась. Нора быстро протянула руку и ощутила скользкую и гладкую поверхность черной трости, которую всегда сжимал в руке Ладлоу.

— Внутри у него из-за этого все горит. Знаете, чего он хочет? Власти. Над поместьем, над фабриками, над всем. Даже над будущим. У меня нет выбора, кроме как передать это Эрику, хотя я и боюсь последствий. — Он убрал трость с ее плеча. — Вы видите, Эрик хочет ускорить мою смерть, и он может… — Она почувствовала, как старик внезапно напрягся. — Гром! О боже, гром! — проскрежетал он.

На этот раз Нора тоже его услышала. Это был слабый далекий раскат, заглушенный каменными стенами. Она знала, что там, снаружи, яростно бушевала гроза.

— Подождите, — едва слышно произнес Ладлоу. — Не двигайтесь.

— В чем дело?

— Тихо! — прошипел он.

Повисла тишина. Затем Нора услышала, как бутылки шерри стукнулись друг о друга. Через несколько секунд женщина почувствовала, что стул вибрирует. Дрожь прошла вверх по ее телу до самой макушки. Деревянный пол заскрипел и застонал. Часы, стоявшие повсюду в этой странной комнате, нестройно звякнули. Затем, так же внезапно, вибрация прекратилась.

— Этот дурак пытается притягивать молнии шпилями на крыше, — хрипло сказал Ладлоу. — Вы почувствовали? Дрожь.

Теперь она кончилась, но я полагаю, много кухонной посуды и несколько окон разбиты. Вот болван! Он не понимает, что играет с огнем!

Речи Ладлоу напоминали бред сумасшедшего.