— Конечно, это Рикс, дура чертова! — донесся из темноты грубый, едва ли человеческий голос, похожий скорее на скрежет. Рикс окаменел. Мелодичный голос отца превратился в рычание зверя. — Я же говорил, что это должен быть Рикс!

Немедленно впусти его!

Миссис Рейнольдс открыла дверь пошире.

— Быстрее, пожалуйста, — сказала она. — Свет вреден для его глаз. И помните: говорить как можно тише.

Рикс вошел в комнату с высоким потолком и обитыми резиной стенами. Единственным источником освещения была маленькая лампа с зеленым абажуром на столе, за которым сидела миссис Рейнольдс. Свет от этой лампы простирался не далее чем на фут. Перед тем как миссис Рейнольдс закрыла дверь, Рикс успел заметить лишь мрачную меблировку комнаты.

Он увидел кровать отца. Там, под пластиком кислородной палатки, что-то лежало. Рикс поблагодарил Бога за то, что дверь закрылась раньше, чем он смог разглядеть все хорошенько.

В темноте он слышал слабое чириканье осциллоскопа. Прибор находился слева от кровати отца. Рикс видел на нем бледно-зеленый зигзаг, отражавший работу сердца Уолена Эшера.

У отца было болезненное, булькающее дыхание. Шелковая простыня шуршала на кровати.

— Вам что-нибудь нужно, мистер Эшер? — спросила сиделка.

— Нет, — раздался измученный голос. — Не ори, черт бы тебя побрал!

Миссис Рейнольдс вернулась на свое место, оставив Рикса одного, и продолжила чтение романа Барбары Картлэнд.

— Подойди ближе, — скомандовал Уолен Эшер.

— Я здесь ничего не вижу…

Последовал резкий вдох.

— Тише! О боже, мои уши…

— Извини, — прошептал Рикс, вконец растерявшись.

Осциллоскоп зачирикал быстрее. Уолен смог заговорить, лишь когда сердцебиение замедлилось.

— Ближе. Ты сейчас споткнешься о стул. Шагни влево. Не зацепи провод, идиот! Еще левее. Отлично, ты в пяти шагах от ножки кровати. Проклятье! Неужели необходимо так топать?

Приблизившись к кровати, Рикс почувствовал лихорадочный жар от тела отца. Он коснулся покрывала и ощутил пот на своей руке.

— Хорошо, хорошо, — сказал Уолен.

Рикс чувствовал его внимательный, изучающий взгляд. Силуэт на кровати с легким шуршанием подвинулся.

— Все-таки приехал. Повернись. Дай тебя рассмотреть.

— Я не призовая лошадь, — буркнул Рикс.

— Да ты и как сын отнюдь не подарок. Одежда болтается, точно на вешалке. Что, работа писателя не может тебя прокормить?

— У меня все в порядке.

Уолен хмыкнул.

— Что-то не верится. — Он замолчал, и Рикс услышал, как жидкость клокочет у него в легких. — Уверен, ты узнал эту комнату. Во время приступов ты, Бун и Кэтрин прятались здесь. А теперь где ты отсиживаешься?

— Дома я обил стены туалета картоном для звукоизоляции и уплотнил дверь, чтобы она не пропускала свет.

— Небось лежишь там, как в утробе матери. Ты ведь подспудно всегда жаждал вернуться в утробу.

Рикс пропустил последнее замечание мимо ушей. Темнота и запах разложения угнетали. Болезненный жар бил ему в лицо, как солнце.

— Куда уходят Бун и Кэт, после того как ты переехал сюда?

— Бун устроил за своей спальней собственную Тихую комнату, а Кэт сделала нишу в стене у себя в туалете. У них редко бывают приступы, им не понять, что я испытываю. Они всегда жили в Эшерленде, а здесь безопасно. Но ты ведь представляешь себе этот ад?

— У меня тоже приступы случаются редко.

— Редко? Как тогда назвать то, что ты испытал вчера в Нью-Йорке?

— Ты узнал от Буна?

— Вечером он рассказал об этом Маргарет в гостиной. Ты забываешь, как обострен у меня слух. Я слышал, как ты говорил с ними внизу, как поднимался. Сейчас я слышу твое сердце. Оно бьется как сумасшедшее. Иногда мои чувства обострены более обычного. Это накатывается волнами. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю? Эшеры не могут долго жить за воротами Эшерленда. Это факт, который, я уверен, ты начал осознавать.

Глаза Рикса привыкли к темноте. Перед ним на кровати лежало что-то похожее на коричневую мумию, страшно истощенную. Когда костяная сморщенная рука вытянулась, чтобы поправить простыню, холодок пробежал по спине Рикса.

Чуть больше года назад Уолен Эшер при росте более шести футов имел сто восемьдесят пять фунтов веса. Мумия на кровати весила раза в два меньше.

— Нечего на меня пялиться, — проскрежетал Уолен. — Настанет и твое время.

К горлу Рикса подступил комок. Наконец он снова смог заговорить:

— Не заметно, чтобы жизнь в Эшерленде сильно пошла тебе на пользу. Выходит, нет никакой разницы.

— Ты не прав. Мне шестьдесят четыре года. Мое время почти истекло. Взгляни на себя! Тебя можно принять за моего брата, а не за сына. Каждый год жизни за воротами Эшерленда разрушает твое здоровье. Приступы становятся сильнее.

Скоро маленькой утробы будет для тебя недостаточно. В один прекрасный день ты спрячешься там и слишком поздно поймешь, что видишь полоску света. И тогда ты ослепнешь и сойдешь с ума, и никто тебе не поможет. Перед этим, — в его голосе появилась нотка отвращения, — у меня не было приступов пять лет. Хадсон Эшер знал, что здешний воздух, покой и уединение ослабляют недуг. Он построил это имение, чтобы жизнь его потомков была долгой и полноценной. У нас здесь собственный мир. Ты сошел с ума, если хочешь жить где-то еще.

Либо ты задумал медленное самоубийство.

— Я уехал потому, что хотел идти своим путем.

— Конечно. — Под кроватью забулькало. Естественные отправления, понял Рикс. К Уолену тянулись трубки, отсасывавшие жидкость. — Да, спору нет, ты пошел своей дорогой.

Некоторое время писал рекламные объявления в каком-то атлантском универмаге. Затем получил работу продавца книг.

А после был корректором в местной газетенке. Потрясающие достижения — одно лучше другого. Да, и еще: твои успехи в личной жизни. Стоит ли нам сейчас обсуждать твою неудачную женитьбу и ее последствия?

Рикс сжал зубы. Он снова чувствовал себя ребенком, которого порют.

— Ладно, избавлю тебя от этого. Поговорим о литературных достижениях. Три романа, полные несусветной чуши.

Я знаю, что последний из них попал на короткое время в список бестселлеров. Говорят, если посадить обезьяну за пишущую машинку, она когда-нибудь создаст сонет Шекспира.

Старик умолк, давая сыну возможность как следует прочувствовать боль от порки. Рикс был упрямым ребенком и старался не плакать, когда Миротворец был в деле, но боль всегда побеждала. «Достаточно?» — мог спросить Уолен, несли Рикс упрямо молчал; ремень опять начинал свистеть.

— Эти книги, вероятно, и довели твою жену до самоубийства, — бесцеремонно закончил Уолен.

Рикс почувствовал, что теряет контроль над собой. Его рот искривился под маской, и кровь застучала в ушах.