Выйдя из покоев Теодора, София наткнулась на Изидо-ру Единственный глаз не смотрел жестко и настойчиво, как обычно, а покраснел и опух от слез. Она охрипла от долгих рыданий. Никто в доме не горевал о Мелисанде так сильно, как она.

— Что вы наделали! — горько сказала она. — О, что вы наделали! Я думала, что, идя с вами на сделку, обеспечу Мелисанде спокойное существование. Вы поклялись мне! Вы поклялись мне в этом, рыдая у меня на плече!

София выпрямилась, готовясь перейти к обороне. Она полагала, что обмануть одноглазую сарацинку будет так же просто, как Теодора. Но укор, который отразился на морщинистом лице старухи, помешал ей возразить, напомнив о тех минутах, когда она, рыдая, лежала в руках Изидоры и пообещала ей заботиться о благополучии Мелисанды.

— Я не выбрасывала Мелисанду из окна! — горячо воскликнула она, и ей захотелось согнуться и пробежать мимо сарацинки.

— Но вы ведь говорили с ней, вы подтолкнули ее на это! — хрипло воскликнула Изидора. — Вы сделали это, несмотря на соглашение, которое мы заключили перед смертью Бертрана.

София испугалась, что Теодор может услышать их.

— Тихо! — шикнула она. — Вам не в чем упрекнуть меня. А я могу подумать, уж не вы ли указали Теодору путь к ее комнате, чтобы он обнаружил смертельно больную мать...

Изидора не стала оспаривать это.

— Я поступила так, потому что волновалась за него. Потому что вы уж точно не позаботитесь о его счастье.

— Думайте, что хотите, — горько сказала София. — Но мы договаривались, что Мелисанда будет жить в своей комнате тихо и незаметно и не станет отнимать у нас Теодора. Впрочем, если вы скажете ему лишнее о Мелисанде, я прогоню вас из дома и вы подохнете от холода и голода на грязных парижских улицах. И не думайте, что Теодор спасет вас. Мы ведь обе знаем, что он слишком слаб, чтобы помешать мне.

Изидора выдержала ее взгляд.

— Десять лет назад вы поклялись жизнью вашего ребенка, жизнью Катерины.

София опустила глаза, ситуация нравилась ей все меньше. Она не хотела вспоминать о клятве, о которой вспомнила взбешенная Изидора. Она хотела, чтобы ужас последних дней как можно скорее остался позади, она больше не хотела спрашивать себя, на что еще была способна, почему совесть не давала ей покоя, напоминая обо всех нехороших делах, которые она совершила.

— Жизнь моего ребенка не слишком-то мне дорога! — холодно ответила она, тихо радуясь тому, что эти слова задели Изидору даже больше, чем то, что она нарушила клятву. — Катерина глупа, болтлива и ни на что не способна...

«И напоминает мне от предательстве Герина», — добавила она про себя. Это была единственная причина, по которой она презирала дочку.

Вслух она продолжала:

— Так что клятва не имеет для меня значения. Мне было очень просто нарушить ее.

На мгновение сарацинка замолкла, сраженная бессердечием Софии.

— Проклятая женщина! — наконец промолвила она едва слышно, не подозревая, что именно эти слова произнесла перед смертью Мелисанда. — Проклятая женщина! Думаете, что вы завладели Теодором и можете навязывать ему все, что угодно. Но вы ошибаетесь. Вы сильно ошибаетесь.

Она замолчала. Поджав губы, она оставила остальные злые слова при себе, но они были написаны на ее лице. Она прошла мимо Софии к комнате Теодора, чтобы поддержать его.

«Я не должна этого записывать, — с ужасом подумала София. — Только бы не записать это. Ни об Анри Клемане, который толкнул меня на это, ни о Люке Арно, который гладил меня по щеке, ни о цепочке Мелисанды, которую я схватила, когда она прыгала в окно.

Нет, я не должна записывать это. Мне не больно, совсем не больно.

Я должна отделять важное от второстепенного».