обвинять меня, чем у кого-либо другого во всей Франции!
Он едва заметно покачал головой.
— Мне не следовало соглашаться брать вас в жены и впутываться в эту жалкую игру!
— Но вы это сделали, так что прекратите жаловаться!
— Что же произошло... что такого могло произойти, чтобы король так сильно ненавидел свою жену? Вы должны это знать! Вы ведь были той ночью во дворце!
Хотя ей и не хотелось вспоминать о той ночи, перед ее глазами все же возникла картина: Филипп сидит на корточках в углу, Изамбур вся в крови, будто ее порезали ножом. Это видение было таким же сильным, как написанное слово, и осталось в ее памяти навсегда.
— Это тайна, — горько произнесла она, — а с тайнами вы на короткой ноге, не так ли? Иначе почему мне нельзя заходить в комнаты на верхнем этаже?
Он хотел ответить что-то дерзкое, но в этот момент карета остановилась у их дома. Вдруг кто-то отдернул кожаный покров, и в окне появилось лицо незнакомого мужчины.
— Вы София де Гуслин? — прокричал он, не обращая никакого внимания на Бертрана.
Его громкий голос задел ее куда больше, чем обвинение Бертрана. Он проник в уши, как острая игла. О, если бы сейчас можно было заснуть, забыть эту ужасную ночь, умирающего младенца, обретшего у нее на руках вечный сон, но не вечный покой!
— Вы должны сейчас же пойти во дворец и поговорить с королевой, — объяснил мужчина, вероятно, гонец, который дожидался ее уже много часов.
София мгновенно сбросила с себя тяжесть последних часов, будто очнулась от сна.
— С Изамбур? — неожиданно спросила она.
— Нет, — ответил гонец, — с Агнессой.
Говорили, что она была красива, когда прибыла во Францию, и Гийом Бретонский воспел страстную любовь, которой воспылал к ней король. Но теперь она отцвела и преждевременно состарилась.
После рождения маленького Филиппа-Гупереля Агнесса Меранская впала в депрессию. А когда родила маленькую Марию, то чуть не умерла в родах (на что некоторые втайне надеялись, потому что тогда королю было бы проще принять решение и вернуть Изамбур во дворец).
А теперь Филипп согласился послушаться веления папы и заявил, что готов забрать Изамбур обратно. Но ему не хватало мужества сказать об этом королеве.
— Он сбежал в Фонтенбло и никого не принимает, — мрачно сказал брат Герин, встречая Софию. Неприятную миссию сообщить Агнессе о том, что она больше не является королевой Франции и теперь считается проституткой, занявшей место законной супруги, возложили на него. Хотя папа и обещал узаконить ее двоих детей, сама она должна была покинуть парижский двор и больше не имела права встречаться с королем.
— А чего вы хотите от меня? — удивленно спросила София. Из-за страшной усталости мысли с трудом ворочались в ее голове.
Усталость, казалось, мучила и брата Герина, который смотрел мимо нее и не особенно радовался тому, что безнадежная борьба против папы осталась наконец позади. Он выглядел изможденным и скучающим.
— Вы женщина, — просто сказал он, даже не пытаясь объяснить свою просьбу. — Возьмите на себя мой печальный долг, скажите ей правду!
— Какую правду? — вырвалось у Софии. — Что несколько часов назад погиб некрещеный ребенок, чтобы никогда не увидеть неба? Что хотя король и прекратил упрямиться, но для маленького это все равно уже слишком поздно? О, ужасные повороты судьбы!
Он пожал плечами, а когда раскрыл рот, то показалось, будто хочет утешить ее. Но в последний момент, видимо, отказался от этой идеи, поскольку то, что он сказал, звучало холодно и беспристрастно:
— Вы — женщина без всякого сочувствия. Иначе зачем бы я пригласил вас сюда сегодня?
Агнесса приняла Софию в постели. Она не жаловалась и не хныкала, на что втайне надеялась София, а выглядела серьезной, бледной и замкнутой. Придворные дамы, перешептываясь, стояли вокруг ее ложа. София решила, что их любопытство не просто бессердечно, но еще и мешает ей, и выкрикнула властное «Вон!»
Они тотчас же повиновались, даже бледная Агнесса сжалась в комок от страха. Но быстро взяла себя в руки, выпрямилась, широко раскрыла глаза и сказала губами, уже забывшими, как улыбаться:
— Значит, решено. Король отверг меня.
София опустила глаза, чтобы Агнесса не стала искать в них сочувствия или снисхождения. Но именно поэтому Агнесса безутешно разрыдалась.
Женщина, которая почти четыре года была королевой Франции вместо Изамбур, жадно хватала воздух, всхлипывала и наконец упала прямо на руки Софии. Она вцепилась в нее, наполовину повиснув в воздухе, наполовину став на колени, — женщина, подкошенная жизнью.
— Моя госпожа! — отчаянно закричала София, проклиная долг, который возложил на нее брат Герин.
— Я знаю, — начала говорить Агнесса и, казалось, никак не хотела замолкнуть. — Я знаю... Король отталкивает меня, а вы пришли для того, чтобы сказать мне об этом, потому что у него самого не хватает духа — ему и его людям, которые шепотом за моей спиной решают мою судьбу, не глядя мне в лицо. Да, я знаю это. С самого начала этого проклятого брака, который теперь уже недействителен, я знала: в конце концов выиграет она, другая, набожная. Говорят, она сидит в монастыре и постоянно молится, и теперь ей наконец удалось погубить меня. По ее мнению, я разбила ее брак и должна сгореть в адском огне. И нет ничего, чем я могла бы искупить этот грех.
София осторожно попыталась разнять руки Агнессы, которые с такой силой цеплялись за нее, что побелели. Пальцы Агнессы были короткими и оплывшими, как и остальное тело, которое все сильнее прижималось к Софии.
Она невольно сравнила ее со стройной Изамбур и поразилась, почему король так привязан к этой распухшей женщине. Чем дольше она находилась рядом с Софией, тем сильнее от нее исходил резкий запах пота.
— Король был всегда добр ко мне, — продолжала Агнесса. — Хотя, конечно, он ведь мужчина, а у мужчин грубые руки. В ночь после свадьбы он пришел ко мне, приказал закрыть глаза, расслабиться и позволить ему сделать со мной то, что он хочет. Он встал на колени и раздвинул мне ноги, без всяких объятий и ласк. Его член был большим и твердым, и он вошел в меня как острая стрела, которая разрывает, вспарывает и убивает. Я заплакала. «Молчи! — приказал он. — Но прежде всего повинуйся мне и не противься. Никогда этого не забывай, не будь как... другая». Он всегда ее так называл. Я никогда не слышала, чтобы он произнес ее имя.
Ее тело потеряло давление и вес, как будто начало медленно таять. Софии стало жарко, пот несчастной женщины пропитал ее одежду. Она осторожно постаралась уложить Агнессу обратно в постель, но та не поддавалась и продолжала ворчливым голосом рассказывать о своей судьбе.
— Да, я выучила этот урок в первую же ночь — всегда повиноваться ему и никогда не противоречить. Король сам решал, когда прийти, чтобы получить то, что ему нужно. Моя покорность понравилась ему, о да, это точно. В последующие ночи его прикосновения стали более страстными, горячими и мягкими, и я уже почти не чувствовала боли. Знаете, что ему нравилось больше всего?
— Моя госпожа! — вскричала София, желая только одного — скорее покинуть это место. — Вам не следует рассказывать мне подобные вещи!
Агнесса рассмеялась, и с ее губ слетели капельки слюны.
— Разве? — спросила она с издевкой. — А отказываться от меня — это правильно? О да, конечно, я знаю, я грешница, и мое счастье построено на ее несчастной судьбе. Но если она не слушалась его так, как я, — значит, не я виновата в том, что заняла ее место! Разве у меня был выбор? Разве отец спрашивал моего мнения, когда решил отдать меня королю? Как бы не так!
О, послушайте меня, раз уж вы пришли сюда, потому что все эти трусы боятся смотреть мне в глаза, тем более король. Когда я плакала и жаловалась, он говорил, что ему отвратительно мое жирное тело. Но