Продолжать спор не было смысла, и Диего с Бернардо немедленно начали действовать. Друзья давно знали, что Пелайо и его люди часто выполняют сомнительные поручения Монкады, но доказательств у них не было. О том, чтобы спросить у самого угрюмого и подозрительного цыгана, не могло быть и речи. Диего устроил настоящий допрос Амалии, но гадалка не стала откровенничать; а ведь прежде в минуты близости она не раз открывала ему семейные тайны. Поделиться с Томасом де Ромеу юноша не мог, у него не было доказательств, и к тому же пришлось бы рассказать о собственных делах с цыганами. И все же нужно было действовать. Как сказала Исабель, нельзя было допустить, чтобы негодяй заполучил девушку обманом.
На следующий день друзья уговорили Хулиану подняться с постели, собраться с силами и навестить гадалку Амалию. Верная своему долгу, Нурия пошла с ними, хотя ее физиономия выглядела еще хуже, чем прежде. Щека дуэньи стала лиловой, а заплывшие глаза придавали ей сходство с жабой. Разговор с цыганкой занял полчаса. Пока сестры с дуэньей ждали в коляске, Диего с неслыханной даже для него самого учтивостью умолял цыганку спасти Хулиану от горькой доли.
— Одно твое слово избавит невинную девушку от ужасного брака с бессердечным подлецом, которого она не любит. Скажи же правду, — патетически завершил он свою речь.
— Я не понимаю, о чем ты, — ответила цыганка.
— Ты все прекрасно понимаешь. Те молодчики были твоего племени. Одного из них зовут Родольфо. Должно быть, Монкада сам поставил этот спектакль, чтобы предстать героем перед дочерьми де Ромеу. Все было подстроено, ведь так? — настаивал Диего.
— Ты что, влюбился в нее? — лукаво поинтересовалась Амалия.
Застигнутый врасплох, Диего был вынужден признать, что так оно и есть. Цыганка взяла его руки, оглядела их с загадочной улыбкой, потом послюнявила палец и начертила на ладонях знаки креста.
— Что ты делаешь? Это какое-нибудь колдовство? — перепугался Диего.
— Это предсказание. Она никогда не будет твоей женой.
— Ты хочешь сказать, что Хулиана выйдет за Монкаду?
— Этого я не знаю. Я выполню твою просьбу, но ты не должен тешить себя бесплодными надеждами, ибо эта женщина не сможет уйти от своей судьбы, как ты не сможешь уйти от своей, и никакие слова не изменят того, что начертано в небесах.
Амалия скользнула в коляску, приветствовала кивком головы Исабель, которую видела пару раз, когда девушке случалось увязаться за Бернардо и Диего, и уселась напротив Хулианы. Нурия едва дышала от страха: она слышала, что цыгане ведут свой род от Каина и все как один промышляют воровством. Впрочем, Хулиана тут же велела сестре и дуэнье выйти из кареты. Оставшись наедине, женщины долго рассматривали друг друга. Амалия внимательно изучила Хулиану, отметив про себя ее правильное лицо, обрамленное черными кудрями, длинную шейку, маленькую шляпку и изящные туфельки из козлиной кожи. Хулиана в свою очередь с любопытством разглядывала гадалку: прежде ей не приходилось видеть цыган так близко. Влюбленная в Диего девушка сразу догадалась бы, что перед ней соперница, но Хулиана не задумывалась о подобных вещах. Ей нравился исходивший от гадалки запах дыма, ее скуластое лицо, пышные юбки, нежный звон золотого мониста. Цыганка показалась Хулиане настоящей красавицей. Подчиняясь внезапному импульсу, она сняла перчатки и нежно взяла гадалку за руки. «Спасибо, что согласились поговорить со мной», — просто сказала девушка. Обезоруженная ее порывом, Амалия решила пренебречь главным законом своего народа: ни в коем случае не доверять гадже, особенно если это может навредить всему племени. Она коротко поведала о темных делах Монкады, рассказала, что нападение было подстроено, что на самом деле Хулиане и ее сестре ничего не угрожало, и добавила, что кровь из раны Монкады на самом деле была куриной. Цыганка объяснила, что ее соплеменники порой выполняли поручения кабальеро, но старались не связываться с настоящими злодействами, вроде нападения на графа Орлова, потому что обычаи племени требовали избегать насилия. «Мы не преступники!» — заявила Амалия и поклялась, что цыгане сожалеют об участи русского и о причиненных Нурии побоях. Чтобы окончательно завоевать доверие девушки, гадалка добавила, что серенады под ее окном пел Пелайо, а вовсе не Монкада, которому медведь на ухо наступил. Хулиана внимательно выслушала признания цыганки. Женщины сердечно простились, и Амалия ушла; оставшись одна, Хулиана разрыдалась.
В тот же вечер Томас де Ромеу принял в своем доме Рафаэля Монкаду, который уже оправился от потери крови и, как говорилось в его кратком послании, мечтал лично выразить свое почтение Хулиане. Утром лакей доставил букет для Хулианы и коробку миндальной халвы для Исабель — скромные, но изящные знаки внимания, по достоинству оцененные Томасом. Монкада, как всегда элегантный, опирался на трость. Томас принял гостя в главном зале, где по такому случаю навели блеск, предложил ему хереса и в сотый раз поблагодарил его за спасение дочерей. Тотчас же послали за девушками. Хулиана, одетая скромно, будто монашка, была спокойна и решительна. Исабель, с горящими глазами и насмешливой ухмылкой на губах, держала сестру под руку так крепко, словно боялась, что та убежит. Рафаэль Монкада заметил бледность Хулианы и решил, что это от волнения.
— Что ж, учитывая, сколько вам пришлось вынести… — начал он, но тут девушка перебила его и дрожащим голосом, но с железной решимостью заявила, что скорее умрет, чем станет его женой.
Получив от Хулианы окончательный отказ, Рафаэль Монкада с трудом сдержал ярость и заставил себя учтиво проститься с семьей де Ромеу. Прожив на свете двадцать семь лет, он сталкивался порой с незначительными препятствиями, но еще ни разу не проигрывал. Признавать себя побежденным Монкада не собирался, ибо не все еще было потеряно, в его распоряжении оставались испытанные средства: положение в обществе, деньги и связи. Молодой человек подавил желание расспросить Хулиану о причинах отказа, он понимал, что выбрал неверную стратегию. Девушка явно что-то заподозрила, и Рафаэль не стал подвергать себя риску разоблачения. Что ж, рассказать Хулиане правду о нападении в проулке мог только один человек: Пелайо. Монкада не думал, что цыган осмелился бы предать его, ничего не выиграв от этого предательства, скорее он проболтался по неосторожности. В этом городе никому не удавалось долго хранить секреты; слуги распространяли информацию куда быстрее, чем французские шпионские сети. Довольно было одного беспечно оброненного слова, чтобы слухи дошли до Хулианы. Монкада предпочитал нанимать цыган, поскольку они были кочевниками, не задерживались долго на одном месте, не общались с иноплеменниками, почти не имели в Барселоне друзей и знакомых и потому могли сохранить тайну. Потеряв связь с Пелайо во время путешествия, Монкада вздохнул с облегчением. От этого народа ему становилось не по себе. Рафаэль собирался начать жизнь с чистого листа, позабыть о прошлых грехах и навсегда порвать с темным миром злодейства и корысти, но не прошло и нескольких дней, как он понял, что заблуждался. Когда Хулиана попросила еще две недели, чтобы обдумать предложение руки и сердца, Монкада впал в отчаяние, прежде не свойственное ему, человеку, привыкшему справляться с демонами в собственной душе. Он несколько раз писал Хулиане из-за моря, но она оставила его письма без ответа. Монкада принял ее молчание за проявление робости, вполне естественной для девушки, которая оставалась незамужней, когда многие ее сверстницы уже успели стать матерями. Рафаэль считал подобное целомудрие несомненным достоинством: ведь именно из таких девиц получались послушные жены. Однако промедление девушки поколебало уверенность Монкады, и он решил поторопить события. Пришлось бы кстати романтическое приключение, совсем как в обожаемых Хулианой романах, однако ждать, когда подвернется подходящий случай, Рафаэль не собирался. Ему предстояло совершить подвиг, не причинив никому вреда, — например, спасти от грабителей даму, которой совершенно случайно может оказаться Хулиана. Разумеется, молодой человек не счел нужным делиться такими соображениями с Пелайо, он просто отдал цыгану распоряжение, а тот превосходно с ним справился. Сцена в проулке оказалась короче, чем было задумано, потому что актеры разбежались, как только взяли в толк, что Монкада орудует шпагой по-настоящему. Это обстоятельство не позволило благородному кабальеро предстать во всем блеске, и потому, когда Пелайо пришел за своим вознаграждением, Монкада сильно урезал его жалованье. Поторговавшись, Пелайо уступил, но у Рафаэля все же остался неприятный осадок; этот человек знал слишком много и при случае мог выдать его. Разумеется, никто не придал бы особого значения свидетельству цыгана. И все же с Пелайо стоило разобраться, а заодно и со всем его племенем.
Бернардо отлично знал разрушительную силу сплетен, которых так боялись люди круга Монкады. Умение хранить чужие тайны, вид благородного туземца и готовность прийти на помощь сделали его желанным гостем на рынке и в порту, в ремесленных кварталах, среди кучеров, лакеев и служанок в богатых домах. В удивительной памяти Бернардо дожидались своего часа самые разные сведения, разложенные по ячейкам, как в гигантском архиве. С Жоанетом, одним из лакеев Монкады, Бернардо
