Флоренции, и услышал его шепот: «Талтос!» Кувшин с молоком снова оказался передо мной.

Я проснулся, изнывая от жажды, по своей привычке сел на постели и огляделся по сторонам.

Все четыре женщины лежали неподвижно, однако глаза их были открыты. Стоило мне заметить это, мною овладел испуг — куда более сильный, чем в то мгновение, когда в обычной проститутке мне померещилось чудовище с лицом на затылке. Протянув руку, я принялся трясти блондинку, которая, казалось, не сводила с меня застывшего взгляда. Но как только рука моя коснулась окоченевшего плеча, страшная догадка пронзила мне душу. Женщина была мертва. Под ней натекла целая лужа крови. Все четверо умерли — те двое, что лежали на кровати, по обеим сторонам от меня, и те двое, что распростерлись на полу. Простыни насквозь пропитались кровью и источали зловоние.

Охваченный приступом паники, я стремглав выбежал во внутренний двор. Тут ноги мои подкосились, отказываясь мне служить, и я опустился на колени у фонтана. Быть может, все увиденное — не более чем кошмарное видение, пронеслось у меня в голове. Но, когда я нашел в себе силы встать на ноги и вернуться в дом, мне пришлось убедиться в том, что глаза меня не обманули. Все четыре женщины были мертвы. Напрасно я возлагал на них руки, надеясь на свою чудесную силу. Пробудить их от смертного сна было не в моей власти!

Тогда я подобрал с пола свою рясу и сандалии, оделся и поспешно оставил этот страшный дом.

«Какова причина столь внезапных смертей?» — спрашивал я себя. Слова, некогда сказанные священником из Доннелейта, колоколом били в моей памяти: «Никогда не прикасайся к женскому телу!»

Во Флоренции стояла глубокая ночь, однако мне удалось добраться до монастыря без всяких происшествий. Оказавшись в своей келье, я немедленно запер дверь на замок. А поутру весь город потрясло страшное известие. Появилась новая форма чумы, которая уже успела унести первые жертвы.

Я поступил так, как всегда поступал в периоды душевного смятения: отправился домой, в Ассизи, причем весь путь, по своему обыкновению, проделал пешком. Наступала зима, мягкая итальянская зима, которая тем не менее является самым суровым временем года даже в этой благословенной стране. Так что дорога на этот раз была сопряжена с немалыми трудностями. Однако меня это ничуть не заботило. Я заметил, что за мной неотступно следует какой-то всадник. Однако он держался от меня на почтительном расстоянии, и лишь несколько раз мне удалось мельком увидеть его. Душа моя утонула в пучине беспредельного отчаяния.

Добравшись до своего родного монастыря, я не мешкая предался молитве. Я просил святого Франциска не оставить меня своим покровительством, очистить от скверны и направить на путь истинный. Я умолял Пресвятую Деву простить мне смертный грех, который совершил. Распростершись на полу церкви, я крестом раскинул руки, как это делают священнослужители. Я молил о прощении и понимании, и грудь мою сотрясали рыдания. О, если бы я только знал, что грех сладострастия, которому я столь опрометчиво предался, окажется сопряженным с грехом убийства!

Потом перед внутренним моим взором возник Младенец Христос, и я снова ощутил себя крошечным беспомощным дитятей.

— Господи Иисусе Христе, не оставь меня, многогрешного, помоги, поддержи меня, — шептал я. — Не отврати лик свой от меня, Непорочная Дева Мария. Научите меня, как искупить совершенное прегрешение!

После молитвы я решил исповедоваться у одного из самых старых и мудрых священников нашего монастыря.

По происхождению он был итальянцем, но лишь недавно вернулся из Англии, где засилье протестантов наконец отошло в прошлое. Католические монастыри, прежде разрушенные по приказу короля, восстанавливались из руин, и католики, сохранившие истинную веру в годину тяжелых испытаний, ныне могли беспрепятственно молиться в своих храмах.

Я выбрал именно этого пастыря, ибо был полон желания открыть на исповеди все — правду о собственном рождении, свои воспоминания, странные и пугающие пророчества, которые мне довелось услышать. Однако, стоило мне преклонить колена в исповедальне, все, о чем я собирался говорить, показалось мне бредом безумца. В самоослеплении я вновь вообразил, что являюсь самым обычным человеком и, подобно всем людям, некогда был ребенком, хотя обстоятельства детства полностью изгладились из моей памяти.

Поэтому я открыл лишь, что предался прелюбодеянию сразу с четырьмя женщинами и по каким-то неведомым мне причинам совокупление со мной повлекло за собой их смерть.

Услышав меня, исповедник не смог сдержать мягкий снисходительный смех. Мне нет нужды винить себя в смерти этих женщин, заверил он. Напротив, Господь уберег меня, оградил от чумы, которая поразила их всех. Несомненно, это следует рассматривать как знамение, указание на то, что мне предначертан свыше особый удел. Мне не следует более терзаться сожалением о своем грехопадении, заявил священник. Многие монахи, давшие обет воздержания, не находят в себе сил противиться зову плоти. Редко кому удается соблюсти свое целомудрие незапятнанным. Но если мы будем служить Господу всей душой, он поверит в искренность нашего раскаяния и простит нам этот грех.

— Умерь свою гордыню, Эшлер, — посоветовал мне священник. — Что с того, что ты, подобно многим своим собратьям, поддался искушению? Забудь об этом. Теперь ты убедился на собственном опыте, как ничтожны и преходящи плотские наслаждения. Господь спас тебя от чумы, потому что ты нужен Ему.

Потом священник сказал мне, что, возможно, в скором времени мне придется отправиться в Англию, ибо в этой стране может возникнуть особая нужда в добрых католических пастырях.

— Королева Мария находится при смерти, — сообщил он. — Если престол перейдет в руки Елизаветы, ведьмина отродья, для поборников истинной веры вновь наступят тяжелые времена.

Святой отец наложил на меня легкое покаяние и отпустил с миром. Я покинул исповедальню и отправился в поля, где разгуливал студеный зимний ветер.

В душе моей по-прежнему царила смута. Слова священника ничуть не успокоили терзавших меня угрызений совести. Бредя по ухабистым тропам, я мысленно возвращался к произошедшему. Вне всякого сомнения, именно я погубил тех четырех женщин. Я вообразил, что они ведьмы. Но они были самыми обыкновенными жрицами любви. Лицо на затылке не более чем обман зрения, трюк с вуалью, невинная шутка. Мне не следует утешаться самообманом. За совокупление со мной эти несчастные заплатили жизнью!

Да, но такова лишь внешняя сторона событий. Что стоит за всем этим?

«Есть только один способ узнать истину, — решил я. — Я должен отправиться в Англию в качестве миссионера, призванного искоренять протестантские ереси. Я должен отыскать горную долину и город Доннелейт. Должен вновь увидеть замок, собор и витражное окно, где изображен святой Эшлер. Мне необходимо убедиться в том, что все это не является плодом моего воображения. Следует поговорить с представителями клана. Услышать из их уст слова, некогда меня поразившие: пророчество о том, что я святой Эшлер, который приходит в этот мир вновь и вновь…»

Я долго бродил по полям, дрожа от холода и предаваясь печальным размышлениям. В зимнюю пору даже моя обожаемая Италия бывает угрюмой и неприветливой. Возможно, наступившие холода призваны напомнить мне о суровой стране, в которой я появился на свет, осенила меня догадка. Неужели отъезд неизбежен, с горечью подумал я. Меньше всего на свете мне хотелось покидать прекрасную Италию, к которой я привязался всем сердцем. Слова священника из Доннелейта зазвучали у меня в памяти: «У тебя есть выбор».

Значит, если таково будет мое решение, я смогу остаться здесь и по-прежнему служить Господу и святому Франциску? Смогу забыть о случившемся? Конечно же, жестокий урок, преподанный мне, не пропадет втуне, я никогда более не прикоснусь к женщине. Никогда не принесу новых жертв своей похоти. Что до святого Эш-лера, то его существование вызывает серьезные сомнения. По крайней мере, в церковном календаре о нем нет никаких упоминаний. Решено, я остаюсь здесь. Остаюсь в солнечной и радостной стране, которая стала для меня родным домом.

На протяжении всей моей мрачной прогулки какой-то человек верхом на лошади упорно следовал за мной. Я заметил его, как только вышел за городские ворота. Сейчас он приближался все ближе и ближе — одетый во все черное всадник на вороном коне.