внешние приличия ему тоже было наплевать. Во всяком случае, он явно не брился вот уже по крайней мере два дня.

— Господи, до чего же я рад, что ты наконец пришел! — начал Митчелл. — Я чуть было не свихнулся. Когда ты мне две недели назад без всяких объяснений подсунул это дело, я думал у меня ум за разум зайдет. Ты сказал, что действуешь по поручению Роуан Мэйфейр. И что я должен выяснить все, что смогу. Не так ли?

— И что же ты выяснил? — спросил Ларкин.

Он начал было расстегивать плащ, потом передумал и потянулся к портфелю, собираясь его раскрыть. В нем находился магнитофон, но Ларкину не хотелось его использовать. Это могло только помешать делу и, чего доброго, до смерти напугать Митчелла.

— А чего ты хочешь за две недели? Чтобы получить изображение человеческого генома [18], пришлось затратить пятнадцать лет. Надеюсь, ты об этом слышал?

— Мне хотелось бы узнать, что ты вообще по этому поводу думаешь. Ты же понимаешь, что даешь интервью не научному редактору «Нью-Йорк тайме». Все, что мне от тебя нужно, это характеристика ситуации в целом. Что все это значит? С чем мы имеем здесь дело?

— Хочешь увидеть своего рода гипотезу? — Митчелл жестом показал на компьютер. — То, как это должно выглядеть в трехмерном пространстве? Так сказать, раскрашенное в натуральные тона?

— Давай для начала просто поговорим. Терпеть не могу компьютерные версии.

— Послушай, прежде чем я смогу что-либо сказать, я должен получить дополнительные образцы. Кровь, ткань, все, что только возможно. Мой секретарь звонил тебе каждый день, вплоть до сегодняшнего, но безрезультатно — тебя не поймать. Почему ты мне не перезвонил?

— Видишь ли, больше ничего не удалось раздобыть. Так что в твоем распоряжении были все имеющиеся у нас материалы.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что ты получил все образцы, все, чем я располагаю. Кое-что еще есть в Нью-Йорке, но мы вернемся к этому позже. К сожалению, я не могу прислать тебе ни дополнительное количество крови, ни ткани, ни околоплодную жидкость, ни что-либо еще. В твоих руках все, что прислала мне Роуан Мэйфейр.

— Тогда мне нужно поговорить с Роуан Мэйфейр.

— Это невозможно.

— Почему?

— Ты не мог бы выключить этот противный мигающий свет? Он действует мне на нервы. Надеюсь, в твоих хоромах найдется самая обыкновенная лампочка?

Поначалу Ларкину показалось, будто его просьба застала Митчелла врасплох. Он отпрянул словно в испуге, так что Ларкин даже решил, что тот не понял смысла обращенных к нему слов. Однако Митчелл быстро пришел в себя и наконец произнес:

— О, да.

Он коснулся панели, встроенной с нижней стороны крышки стола, у самого ее края. Свет под потолком мгновенно погас, а на столе зажглись две маленькие лампы, источающие мягкий, приятный для глаз желтый свет. И только теперь Ларкин обратил внимание на лежавший на столе журнал для записей в темно-зеленой обложке.

Поначалу Ларкин даже не приметил этот безукоризненно чистый, великолепный журнал с кожаными уголками. Равно как и черный, антикварного вида телефонный аппарат с огромным количеством таинственных кнопок, который почему-то напомнил ему ритуальную китайскую жабу.

— Вот так-то лучше. Терпеть не могу белый свет, — заметил Ларкин. — А теперь расскажи, что тебе удалось узнать.

— Нет, сначала ты мне ответь. Почему я не могу поговорить с Роуан Мэйфейр? И почему я не могу получить дополнительные образцы? Почему она не прислала тебе фотографии этого субъекта? Я должен поговорить с ней сам.

— Ее никто не может найти. Несколько недель подряд я только и делал, что пытался ее разыскать. Ее семья безуспешно этим занимается еще с самого Рождества. С того самого дня, когда она исчезла. Сегодня вечером, в восемь тридцать, я улетаю в Новый Орлеан. Хочу повидаться с ее родными. Я был последним, с кем говорила Роуан. Это случилось две недели назад. Она позвонила мне, что уже само по себе было очень важно, потому что свидетельствовало о том, что она жива. Всего один телефонный звонок, а потом вот эти образцы. По ее просьбе я связался с Мэйфейрами, чтобы переговорить с ними насчет денежных средств. И только тогда я узнал о ее исчезновении. После Рождества, кажется, ее встречали только раз — в Шотландии, в городке под названием Доннелейт.

— А как же курьерская служба, доставившая образцы? Откуда они были посланы? Это же можно проследить.

— Пытались. Но не добились ровным счетом никакого успеха. Курьер получил образцы у консьержа женевского отеля. Ему, в свою очередь, передала их некая дама, которая как раз выезжала из этого отеля. Судя по описанию, это была Роуан. Однако нет никаких доказательств того, что Роуан останавливалась в этом отеле, по крайней мере под своим именем. Все эта история окутана тайной. Но если верить свидетельствам, именно Роуан сообщила консьержу адрес, по которому следует отправить посылку. Послушай, Митчелл, ее родные разузнали все, что могли. Поверь, они обеспокоены исчезновением Роуан больше других. Когда я позвонил им, чтобы рассказать о ее звонке и посылке с образцами, чувствовалось, что они вне себя от горя. Поэтому я сегодня отправляюсь в Новый Орлеан. Они желают видеть меня лично. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов материальную сторону дела. Поэтому я с радостью окажу им эту услугу. Семья направила своих детективов во все уголки Женевы, но им не удалось обнаружить никаких следов. А уж если это семейство не смогло ничего разузнать, то… Не думаю, что кому-то другому посчастливится больше.

— Но почему?

— Деньги. Все дело в деньгах Мэйфейров. Ты наверняка слышал о крушении планов Роуан в борьбе за Мэйфейровский медицинский центр. Так вот, Митчелл, давай не тяни время, скажи мне, что это за образцы. У меня каждая минута на счету. Я рискую опоздать на самолет, а потому прости, но вынужден тебе напомнить, что пора перейти к делу.

Скрестив руки на груди, Митчелл Фланаган какое-то время просто молчал. О напряженной работе его мозга свидетельствовала лишь подергивающаяся нижняя губа. Потом он снял очки и уставился в пустоту. Затем снова их надел — как будто без них у него не ладился мыслительный процесс — и лишь после этого перевел пристальный взгляд на Ларкина.

— Ладно. Насчет того, что ты сказал… Или того, что, по твоим словам, сказала Роуан…

Ларкин молчал — он боялся, что, начав говорить, может выдать себя с головой, поэтому решил держать язык за зубами. Ему не терпелось услышать, что поведает Митчелл дальше.

— Этот субъект не является homo sapiens, — продолжал Митчелл. — Он примат. Млекопитающее мужского пола. Очень жизнеспособен. Имеет уникальную — я бы сказал, сверхъестественную — иммунную систему. Последние тесты показали, что он достиг зрелости. Хотя это еще не доказано. Обладает странным механизмом усваивания белков и минеральных солей. Кроме того, я обнаружил нечто необычное в его костях. А именно, что его костный мозг огромен. Правда, это может быть связано с прогрессирующим слабоумием. Это все, что я могу сейчас сказать. Для того чтобы узнать больше, нужно провести дополнительные исследования.

— А не мог бы ты дать мне его словесный портрет?

— Я могу только основываться на рентгенографических данных. Его вес около ста пятидесяти фунтов. По данным последних, январских, тестов, рост составлял шесть с половиной футов. Надо сказать, что данные о росте, полученные в результате первой рентгенограммы, снятой двадцать восьмого декабря в Париже, существенно ниже тех, которые были получены во второй раз, пятого января в Берлине. Однако между пятым и двадцать седьмым января никаких изменений не произошло. Все параметры остались прежними, что позволило сделать предположение о достижении им зрелости. Хотя, это, конечно, всего лишь мои гипотезы и догадки. Его черепная коробка недоразвита, но, возможно, такой и останется.

— На сколько он прибавил в росте в промежуток между декабрем и январем?