потомками всю землю, — добавила Мона.
— Как же он, по-вашему, намерен использовать эту свою способность? — спросил Рэндалл. — И, простите, какое отношение…
— Мона абсолютно права. Он намерен населить своими потомками всю землю, — негромко изрек Эрон. — Если только мы его не остановим.
Глава 23
Ах, Майкл, вы и представить себе не можете, как чудесно звучал ее голос. Я любил ее, любил всем сердцем, и мне было все равно, чья она дочь — Кортланда или кого-то еще. Подобную любовь мы испытываем лишь к существам, всецело нам близким, к существам, в которых видим собственное подобие. Но пропасть лет отделяла меня от этого юного создания. Отчаяние, сознание собственной беспомощности и бесконечного одиночества — все эти чувства захлестнули мою душу. Я опустился на кровать, и она села рядом со мной.
— Эвелин, дитя мое, я знаю, тебе открыто будущее. К тебе приходила Карлотта. Скажи мне, что ты видела?
— Я не видела ничего.
Голос Эвелин был таким же нежным, как и ее прелестное овальное личико, серые глаза, устремленные на меня, словно молили о понимании и снисхождении.
— Я видела слова, и я повторяла эти слова, — продолжала она. — Но я не знаю их смысла. Много лет назад я поняла, что мне лучше молчать. Эти слова должны умереть во мне. Не следует произносить их вслух.
— Нет, нет, дитя мое. Это не так. Возьми мою руку, прошу тебя. Скажи, что ты видишь? Какое будущее ожидает меня и мою семью? К чему нам следует готовиться? Или, может быть, у нашего клана вообще нет будущего?
Прикасаясь к руке девочки своими дрожащими старческими пальцами, я ощущал биение ее пульса, тепло, исходившее от юного тела. А еще я чувствовал то, что все мы издавна называем колдовским даром. Я видел крошечный шестой палец — неоспоримый знак. О, будь я ее отцом, я давно бы избавил ее от этого пальца, отрезал бы его, не причинив девочке ни малейшей боли. И подумать только, этот негодяй Кортланд, бросивший ее на произвол судьбы, приходился мне родным сыном. В те минуты мне хотелось его убить.
Но у меня были дела поважнее. Я крепче сжал нежную ладонь Эвелин.
Что-то дрогнуло в ее очаровательном личике; она вскинула точеный подбородок, так что длинная тонкая шейка стала еще красивее. А потом она заговорила. С губ ее стремительно срывались поэтические строчки, и тихий мелодичный голос, казалось, был порождением стихотворного ритма.
Эвелин оставалась со мной в течение двух дней и двух ночей. Никто не осмелился переступить порог моей спальни. Тобиас, разумеется, не замедлил явиться и принялся сыпать ругательствами и угрозами. Его сын Уолкер устроил шум у ворот. Не знаю, кто еще из членов их семейства удостоил нас своим визитом и что они все говорили. Не знаю даже, где происходили все эти разборки. Иногда мне казалось, что с лестницы доносится возбужденный голос Мэри-Бет. Судя по всему, она ругалась с Карлоттой. Ричард бесчисленное множество раз стучался в дверь, но я неизменно отвечал, что со мной все в порядке, и просил его уйти.
Мы с девочкой вместе лежали на моей кровати. Меньше всего мне хотелось причинить ей боль. И конечно, вся ответственность за то, что произошло, лежит только на мне. В свое оправдание скажу лишь одно: мы с ней качались на волнах сладчайшей нежности, и я упоительно долго ласкал ее и согревал в объятиях, пытаясь унять дрожь страха и одиночества, сотрясавшую это хрупкое тело. Конечно, то было чистой воды безумием, и все же мне казалось, я могу спасти ее своей любовью.
Однако же все еще жившее во мне мужское начало не позволило ограничиться столь простыми и невинными ласками. Поцелуи мои становились все более настойчивыми и страстными. Наконец девочка поняла, чего я от нее хочу, и с готовностью подчинилась этому желанию.
Остаток ночи мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, прислушиваясь к отдаленному гулу голосов, который стих только под утро.
Эвелин сказала, что моя мансарда нравится ей гораздо больше, чем чердак в том доме. А я с горечью подумал, что вскоре мне предстоит умереть в этой комнате.
Но об этом я не собирался говорить Эвелин. Я ощущал ее прохладную руку на своем разгоряченном лбу. Шелковые ее ладони слегка касались моих век.
Вновь и вновь она повторяла стихотворные строчки своего пророчества, и наконец я выучил их наизусть.
К рассвету я повторял их так уверенно, что Эвелин больше не было нужды меня поправлять. Записать стихотворение я не осмелился — в этом не было смысла. Я знал, что Мэри-Бет, мой злой дух, непременно найдет и уничтожит написанное, и сказал об этом Эвелин, попросив ее при случае прочесть загадочные стихи всем остальным. И непременно Карлотте. И Стелле. Но сердце мое, томимое тревожным предчувствием, мучительно ныло. Что ожидает всех нас? Каков смысл этих таинственных строчек?
— Я тебя огорчила, — печально заметила девочка. — Ты такой грустный.
— Дитя мое, до встречи с тобой я грустил постоянно. А ты, напротив, развеяла мою грусть. Подарила мне надежду.
Думаю, лишь в четверг к концу дня Мэри-Бет осмелилась наконец нарушить наше блаженное уединение и ворвалась в мою комнату.
— Да будет тебе известно, Тобиас и его банда собираются вызвать полицию, — сообщила она вместо извинения за свой бесцеремонный поступок.
Тон ее был на удивление спокойным и лишенным какого бы то ни было драматизма. Впрочем, она всегда была на редкость разумной особой и при любых обстоятельствах не теряла самообладания.
— Скажи, что им больше не удастся держать Эвелин взаперти, — отрезал я. — Она будет распоряжаться собой по собственному усмотрению. Будет жить там, где пожелает. И позвони Кортланду в Бостон.
— Он уже здесь, Джулиен.
Я распорядился прислать ко мне Кортланда. Стелла тем временем отвела девочку вниз, в свою комнату. Я попросил ее не оставлять Эвелин ни на минуту и не давать ее в обиду. Чтобы обеспечить безопасность девочки, к ним присоединилась и Карлотта.
Итак, передо мной, повинно понурив голову, предстал старший и способнейший из моих сыновей, моя радость и гордость. На протяжении многих лет я изо всех сил скрывал от него то, что знал сам. Однако Кортланд был слишком проницателен, чтобы усилия мои увенчались полным успехом. Теперь он неизмеримо упал в моих глазах. Я был слишком зол, чтобы думать о справедливости своих упреков. Именно Кортланду я поставил в вину все те лишения, которые пришлось претерпеть несчастному ребенку.
— Отец, клянусь тебе, я знать не знал о ее существовании. Да и теперь я не верю в то, что она моя дочь. Если хочешь, я расскажу тебе о том, что произошло той ночью. Хотя это темная история. Уверен, Барбара Энн подсыпала мне что-то в вино, так что я сам не понимал, что делаю. Она затащила меня в болота. Мы вдвоем сидели в лодке… Собственно, это и все, что я помню. А еще… Знаешь, она показалась мне очень странной… настоящей ведьмой. Поверь, отец, я ни в чем не виноват. Очнувшись, я обнаружил, что лежу в лодке, но уже один. Я отправился в Фонтевро. Однако они прогнали меня прочь. Тобиас вышел
