обо всем, что некогда произошло в этих стенах. Но она резко встала из-за стола и, бросив салфетку, словно это была дуэльная перчатка, вышла прочь.

Итак, она поделилась пророчеством с Мэри-Бет…

Когда немного погодя Мэри-Бет вошла в столовую, я бормотал себе под нос жуткие слова:

— Кто не человек, должен быть уничтожен…

— Дорогой, прошу тебя, хватит волноваться из-за пустяков, — проворковала она. — Тебя уже ждут в машине. Желаю приятной прогулки.

И действительно, когда я вышел из парадной двери, мой « Штутц-Бэркат» был в полной готовности. Бока его сверкали на солнце, Лайонел и Стелла нетерпеливо переминались рядом. Мы двинулись в город, проехали по Амелия-стрит, однако не стали останавливаться, чтобы повидать Эвелин, опасаясь, что наш визит принесет ей больше вреда, чем пользы.

Итак, мы отправились в Сторивилл, туда, где располагались публичные дома, которые я столь часто посещал в прежние времена.

Полагаю, домой мы вернулись лишь к рассвету. Ночь эту я помню с особой отчетливостью, ибо это была последняя из множества веселых ночей, проведенных мною в Сторивилле. Мы слушали джаз, пели, а потом я вместе со своими юными спутниками отправился прямиком в гостиную одного из борделей. Давние мои приятельницы были шокированы, увидев меня в таком обществе. Однако обитательницы борделей привыкли ко всему, и в таких заведениях за деньги можно удовлетворить любую прихоть.

Стелла была в восторге. «Вот это жизнь! — восклицала она. — Вот это жизнь!» Она осушала стакан за стаканом шампанского и танцевала без устали. Что до Лайонела, то он, похоже, пребывал в некоторой растерянности. Но меня это ничуть не волновало. Я знал, что смерть моя близка. Я сидел в битком набитой гостиной Лулу Уайт, слушал рэгтайм, исполняемый на раздолбанном фортепиано, и в голове у меня вертелась одна лишь мысль: « Я умираю… Умираю!» Подобная перспектива страшила меня точно так же, как и всякого другого человека. Я считал себя центром мироздания. Весь мир вращался вокруг Джулиена Мэйфейра. И Джулиен знал, что скоро над его миром разразится буря, но его уже не будет здесь, он ничем не может помочь тем, кто останется после него. Конец всем наслаждениям, приключениям и победам, которых Джулиен испытал немало. Вскоре он навсегда покинет эту землю. Как и любой другой человек, он будет покоиться в могиле.

Утром, вернувшись домой, я поцеловал мою милую Стеллу и сказал, что сегодняшняя ночь была на редкость чудесной. А потом вернулся в свою мансарду, чтобы уж более не покидать ее.

Ночь за ночью я лежал в темноте, погруженный в раздумья. Что, если после смерти я каким-либо образом смогу вернуться в этот мир? Что, если, подобно давнему моему знакомому, я обречен на то, чтобы скитаться здесь вечно?

Как бы то ни было, если это Эшлер, один из многих Эшлеров, святой, король язычников, призрак, исполненный жажды мщения, просто человек… Вдруг в темноте до меня донесся шум. Кровать моя задрожала. Слова пророчества вновь пришли мне на память: « Кто не человек…»

— Зачем ты пришел? — спросил я. — Чего ты хочешь — потревожить или успокоить меня?

— Умри с миром, Джулиен, — донесся до меня его голос. — В первый же день, когда мы с тобой пришли в этот дом, я открыл тебе свои тайны. Я сказал тебе, что это именно то место, куда ты сможешь вернуться, вырвавшись из объятий вечности. Не случайно этот дом подобен старинному замку. Запомни фрески на стенах этого дома, Джулиен, запомни и сами стены. Сквозь дымку времени ты увидишь их с невероятной отчетливостью. Но тогда ты не внял моим урокам, Джулиен. Возможно, сейчас ты окажешься понятливее? Я слишком хорошо знаю тебя. Ты жив. А пока ты жив, ты не желаешь слышать о смерти.

— Не думаю, что ты много знаешь о смерти, — заметил я. — По-моему, ты куда лучше разбираешься в том, что значит жить, желать и добиваться своей цели. Но что такое смерть, тебе неведомо.

Я встал с кровати и повернул ручку виктролы, надеясь, что музыка, как всегда, прогонит его прочь.

— Да, вернуться в этот мир после смерти, — едва слышно прошептал я. — Я очень хочу вернуться. Я хочу остаться здесь, на земле, хочу стать частью этого дома. Но Господи, я клянусь, клянусь своей душой, причина этого желания вовсе не в том, что я слишком жаден до жизни и никак не могу насытиться ею. Я знаю, что история стремится к своему трагическому концу, неугомонный демон по-прежнему творит свои темные дела, и не могу оставить свою семью в такое время. Я хочу помочь им, хочу стать ангелом- хранителем, способным их защитить. О Господи, как горько мне сознавать, что я лишен веры. Я не верю ни во что, кроме Лэшера и себя самого.

Закончив свою речь, я принялся расхаживать по комнате. Я ходил и ходил, а виктрола играла вальс Виолетты, мелодию, исполненную беззаботной радости, способную прогнать любую печаль.

А потом настал воистину уникальный момент, подобного которому я не испытывал прежде. За всю мою долгую жизнь никому и никогда не удавалось застичь меня врасплох. И вот это случилось впервые — случилось в тот миг, когда я увидел в своем окне личико девочки, безрассудного ребенка, забравшегося на крышу террасы.

Я поспешно распахнул отсыревшую, неподатливую раму.

— Эвелин, — пробормотал я.

Благоуханная, нежная, насквозь промокшая под весенним дождем, она оказалась в моих объятиях.

— Как ты попала сюда, дорогое мое дитя? — спросил я.

— Взобралась по решетке, дядюшка Джулиен, только и всего. Ведь твоя мансарда — это не тюрьма, правда? И я буду приходить к тебе. Буду оставаться у тебя надолго.

Мы занялись любовью. Потом мы говорили и не могли наговориться. Когда взошло солнце, мы лежали, сжимая друг друга в объятиях. Эвелин рассказала мне, что теперь домашние обращаются с ней гораздо лучше. Ей разрешают выходить, и вечерами она частенько гуляет по городу. Она несколько раз каталась на машине, а еще у нее есть теперь настоящие ботинки и много красивых вещей. Ричард накупил ей замечательных платьев. А Кортланд подарил пальто с меховым воротником. Даже Мэри-Бет сделала ей чудесный подарок: зеркальце в серебряной оправе и щетку для волос с серебряной ручкой.

На рассвете я завел виктролу. Мы с Эвелин танцевали вальс. То было сумасшедшее утро, подобное тем сумасшедшим утрам, что обычно наступают в танцевальных залах ресторанов и таверн после бессонных, пьяных и разгульных ночей. Однако мы с Эвелин танцевали в моей спальне. Наряд ее состоял только из нижней юбки, отделанной розовым кружевом, да розовой ленты в волосах. Мы кружились и кружились, заливаясь смехом, и вдруг кто-то — то есть, разумеется, это была Мэри-Бет — распахнул дверь.

Я лишь улыбнулся. Я знал, что Эвелин придется уйти. И знал, что ангелоподобное дитя непременно посетит меня вновь.

В темноте ночи я разговаривал со своей виктролой.

Я просил ее вновь сотворить чудо, хотя, разумеется, не верил в подобные вещи. На протяжении всей своей жизни я упорно отказывался даже мысленно допустить их существование. Однако теперь, срезав ногти, я засунул их под крышку виктролы. Туда же поместил и прядь своих седых волос. Потом, разрезав палец, я размазал кровь по стенкам виктролы. Таким образом я превратил музыкальный ящик в свое собственное подобие, в нечто вроде ведьминой куклы, над которыми раньше потешался. После этого я закружился по комнате, напевая вальс.

Я кружился и твердил:

— Я вернусь, я вернусь. Когда я буду нужен в этом мире, я буду рядом. Когда меня позовут, я буду рядом. Я приду, я приду.

Тут мне явилось жуткое видение. Мне казалось, будто я уже умер и восстаю из могилы. Я видел луч невыносимого яркого света и, отвернувшись от него, простер вперед руки и начал ввинчиваться в воздух, который становился все более плотным, густым, как темнота. Я понимал, что навеки связан с землей. И догадывался, что в этой непроглядной тьме полным-полно призраков, подобных мне заблудших душ, не верящих в рай и страшащихся ада. А музыка играла и играла.

В конце концов я понял тщетность своих жалких попыток колдовства, понял, что успех магии зависит от способности сосредоточиться, сфокусировать силу, что колдующий совершает выбор и вкладывает в это всю свою страсть и огромную энергию. Я непременно вернусь! Я непременно вернусь! Эти слова я напевал на мелодию вальса.

Вернусь!

В опасную пору, когда над живыми нависнет угроза!