— Это же тюрьма, мальчик. Люди приходят и уходят каждый день.

— Посмотри! К ним присоединились еще двое! Они указывают назад, на двор. Смотри!

Застонав, Хакон повернулся и приложил глаз к щели в толстой кирпичной стене. Там действительно стояли четыре стражника.

— Ну и что? Они ждут смену, чтобы можно было пойти и напиться в каком-нибудь кабаке по соседству. Хотелось бы мне присоединиться к ним!

Хакон откинулся назад, снова закрыл глаза и провел языком по пересохшим губам. Оставшихся у них монет хватало только на то, чтобы оплачивать право спать в конюшне и добывать немного еды на каждый день. Он не пробовал вина уже неделю.

Дверь скрипнула, впустив третьего члена их отряда.

— Что-то происходит, — объявил Фуггер.

— Вот и я пытаюсь ему об этом сказать! — Эрик потянулся за оружием, как делал уже сотню раз с момента их приезда. — Это те стражники, да?

— Стражники? — Фуггер выглянул на улицу, а потом снова посмотрел на своих друзей. — Насчет них я не знаю. Но в Риме что-то происходит. — Он присел на корточки рядом с Хаконом. — Папа умер.

Хакон снова не стал трудиться открывать глаза — только вздохнул. Рядом с влюбленным сыном и встревоженным отцом он оставался единственным, у кого мозги не затуманились.

— Фуггер, Папа умер три недели тому назад, на следующий день после нашего приезда. Почему тебя так взволновали эти старые вести?

— Потому что я говорю не о Павле Третьем. Я говорю о Марцелле Втором.

Хакон наконец открыл один глаз.

— Но разве его не только что избрали?

— Да. А теперь он только что умер. Но это — лишь малая часть. Знаете, кто будет его преемником? Кто уже отдает приказы из Ватикана? Это — Карафа.

Тут открылся и второй глаз. Хакон привстал.

— Неаполитанский бастард? Глава инквизиции? Но он же безумен!

— Безумие еще никому не мешало становиться Папой, Хакон. — Фуггер говорил с презрением к католической Церкви, оставшимся от его протестантской юности. — Никого это не тревожит, потому что безумие Карафы направлено против врагов Церкви. А у Карафы длинный список таких врагов. Всем, кто хоть на волос отклоняется от истинной веры, теперь грозит большая опасность. До меня доходили разные слухи. Говорят, отряды солдат уже расходятся по городу, арестовывая еретиков, ведьм, евреев и всех, кто запятнан лютеранством. Знаешь, что это предвещает?

— Что? — спросил Эрик, поскольку его отец кивнул.

— Тюрьмы будут наполнены до отказа, мальчик, — объяснил Хакон. — Там возникнет постоянная суета, туда будут приходить и оттуда будут уходить. И это нам на руку. По правде говоря… — Хакон снова приблизил глаз к щели. — Клянусь усталой спиной шлюхи, вы оба правы! Что-то действительно происходит.

Они втроем подошли к дверям конюшни. Напротив нее ворота тюрьмы по-прежнему оставались открытыми, но теперь возле них стояло уже двадцать стражников — солдат в шлемах и кирасах. Подняв пики, они составили коридор, ведущий на улицу. В глубине двора началось какое-то движение. Некий мужчина высунул голову, моргая на солнечном свету. Он начал панически озираться, попятился, но кто-то позади него вытолкнул его вперед. Один из солдат поднял пику и тупым концом ударил его в бок. Мужчина побежал, получая удары справа и слева, один раз он упал. Добежав до конца строя, он кинулся дальше по улице и скрылся за углом. Едва он успел исчезнуть, как из ворот выбежала группа из пяти человек, за которыми последовало еще пять. Некоторые прижимали к себе какие-то мешочки, но большинство были с пустыми руками, которыми они нелепо размахивали, пытаясь защититься от ударов.

— Что происходит?

Эрик морщился, видя, как бегущих пинают ногами.

— Маленькое наказание напоследок — предостережение. — Голос Фуггера звучал мрачно. — Освобождают камеры для врагов нового Папы. Это — мелкие преступники: воры, убийцы, насильники. Стоит отпустить грабителей, чтобы запереть какую-нибудь женщину, которая захотела читать Библию на своем родном языке.

— Может, они освободят Марию! — Эрик начал пристально вглядываться в толпу, собравшуюся напротив.

— Увы! Поскольку Джанни — человек Карафы, то, думаю, имя Марии окажется в списках его святейшества.

Они продолжали наблюдать за тюрьмой. Похоже, стражники вдруг потеряли интерес к освобождаемым заключенным. Последние — в их числе оказалось и несколько женщин — убежали, едва получив пинки в зад. Большинство из них немедленно направились к таверне, располагавшейся рядом с конюшней.

— Пойдемте, — позвал Фуггер скандинавов, — у нас еще не было случая поговорить с женщинами, сидевшими в тюрьме. Может, у них окажутся известия о моем ребенке.

Таверну наполняли отвратительные личности: крупные мужчины с клеймами, исхудавшие женщины с желтоватой кожей и жестко-стальным взглядом. Похоже, содержатель таверны был знаком с некоторыми из них и наливал им дешевое вино в кредит. Не составляло труда определить, какой профессии посвятили себя большинство из присутствовавших, как понятно было и то, что владелец рассчитывал впоследствии получить прибыль от своей щедрости.

Трое сотоварищей устроились за разными столами, прислушиваясь к разговорам, и потратили несколько драгоценных монет на тех, чьи языки уже готовы были развязаться. Эрик понравился одной из женщин. Хотя она была раза в три старше его, но ростом могла почти сравняться с молодым скандинавом, а ее исхудавшее в тюрьме тело когда-то было таким же широким: юбка, блуза и плащ висели на ней широкими складками.

— Хочешь попасть в женскую камеру, да, сладенький мальчик? Такому пылкому парню, как ты, не нужно далеко ходить за лаской. Почему бы тебе просто не поручить себя Длинной Маргарете, а? Пойдем! Пойдем, выйдем прямо сейчас.

Корявая рука вынырнула из-под поношенного плаща и быстро устремилась Эрику пониже пояса. Он перехватил ее, поставил кружку и налил туда вина. Она жадно выпила, протянула кружку за новой порцией, снова выпила и улыбнулась.

— Нет? Ты один из этих, да? Они тебе нравятся, только если связаны? — Она хрипло захохотала. — Ну, тогда выслушай мой совет, юный красавчик. Если попадешь туда, то ищи себе развлечения на первом этаже. Там хорошие девочки вроде меня, все до одной — добрые дочери Церкви. Дай стражнику флорин — и он оставит тебя с нами наедине. Дай нам второй — и сможешь совать нам, куда захочешь. Мы тебя пустим да еще и поблагодарим.

Маргарета снова сделала большой глоток вина и прижалась к Эрику. Ему стоило немалых трудов не отшатнуться от мерзкой тюремной вони, приставшей к ее телу.

— Но вот тебе еще совет: не спускайся вниз, потому что эти ступеньки ведут прямо в ад! Нет, они только проходят мимо ада. А заканчиваются они… в Тартаре!

Она содрогнулась, словно воспоминание внезапно отрезвило ее, и понизила голос.

— Иногда слышно, как они там воют, но только иногда, если ночь совсем тихая, — продолжила она шепотом. — Один раз я слышала пение. Это был псалом, но не на латыни, а на итальянском! Они — протестанты, понимаешь? Неудивительно, что их отправили в самую мерзкую темницу! — Глаза, которые на мгновение просветлели, снова потускнели, и женщина громко рыгнула. — Так что туда не ходи, любовничек. Если только ты не любишь делать это со скелетами! А я встречала и таковских, кому это нравится! — Ее хохот прокатился над его головой. — И к тому же со скелетами еретичек!

Эрик похолодел. Внезапно он почувствовал уверенность в том, что именно там, в Тартаре, содержат Марию, и поспешно вернулся к остальным.

— Новая возлюбленная, парень? А она для тебя не великовата?

Его отец обладал способностью находить смешное там, где ничего смешного не было.

— Это — женщина из тюрьмы. Она сказала, что еретиков сажают в темницу под землей. Она назвала это место Тартаром! — И Эрик выпалил: — Я боюсь, что моя Мария там.