Сэмми услышал его шаги и только успел шмыгнуть за дверь и застыть там.

Слуга накрыл стол, наполнив комнату легким звоном серебряной посуды.

— У тебя все в порядке? — спросил он по-японски, положив вилку. — «Киоитсу» трудно освоить, но ты идешь по правильному пути.

Сэмми знал, что Дожен говорит с ним. Никто больше здесь не знал японского. Он только не понял слова «киоит-су». Но был убежден, что Дожен знает это.

— Глупые люди прячутся все одинаково. — Дожен продолжал накрывать на стол. — «Шин» — это то, что у тебя на уме, что в твоем сердце. «Итцувари» — это то, каким ты притворяешься, но по сути не являешься. Вместе «шин» и «итцувари» составляют «киотсу». Можно быть тигром все время. Использовать «кату» тигра, двигаешься, как тигр. А если ты встретишь тигра еще сильнее, что тогда? Ты в опасности. Надо тогда знать «кату» мыши. Уметь быть маленьким и тихим. Может, большой тигр не заметит тогда тебя, а ты вновь потом станешь тигром.

Сэмьюэл слушал внимательно и вздрогнул, когда До-жен заговорил о мыши, как будто понял его намерения. Но японец не был рассержен или оскорблен, голос слуги был таким, словно мальчик поступает правильно. Тогда он медленно вздохнул и вышел из-за двери.

Дожен продолжал раскладывать серебро.

— Я не могу достать перо. Мне стыдно. Дожен-сан. Дожен оторвался от стола и посмотрел на мальчика. Лицо его было спокойно и внушало доверие. Впрочем, на нем никогда не отражались гнев, ярость, желания. Загадочные глаза восточного человека вызывали доверие и любопытство.

— Почему стыдно? У тебя же было перо. Ты принес его в первый раз, когда пользовался ловушкой. Сэмьюэл заколебался:

— Я думал, что-то неверно. Ты же не положил перо в кувшин.

— Ты думаешь слишком много. Откуда тебе знать, что верно, а что неверно. Ты слишком юн, а хочешь слишком многого. Ты хочешь, чтобы перо было в кувшине. А что ты для этого делаешь? Падаешь головой вниз с дерева. Сегодня вечером я положу перо в кувшин для тебя. Ты будешь Рад?

— Нет, Дожен-сан.

— Тебя трудно обрадовать.

Сэмми посмотрел снизу вверх.

— Я думаю, это тебя трудно обрадовать, — сказал он по-английски, затем отступил на шаг и взялся за ручку двери, удивленный собственной смелостью.

Дожен сделал небрежный жест рукой.

— Никто не может радовать всех, — сказал он, переходя на плохой английский, как будто передразнивая неуклюжий японский язык Сэмьюэла. — Хочешь спастись, используй «кату» тигра, затем «кату» мыши. Дожен хочет и немногого. Пусть Самуа-сан не падает с дерева. Тверда земля?

— Очень! — ответил мальчик, опустив голову. Дожей начал расставлять тарелки. Он заговорил вновь на японском.

— А если я научу тебя падать? Это называется «гаи-хенджутцу», «у ке ми». Могу научить этому. Но какую пользу это принесет мальчику, который хочет так много. Я не могу подставлять чан с водой, если он хочет упасть. Я не могу дать ему все, что он желает. Если он научится падать, то это все, что он получит. Он только научится превращать твердую землю в мягкую, но что это для мальчика, который хочет только, чтобы перья были в кувшине?

— Дело не в перьях в кувшине, — возразил Сэмми. — Ты не понимаешь.

— Глупый человек я. Очень глупый.

— Я так не думаю. —

— Значит, ты хороший, да?

Сэмьюэл держался за дверную ручку. Он был смущен и растерян.

— Я не знаю, чего ты хочешь.

Плечи мальчика поникли. Он наблюдал за тем, как До-жен вновь идет за тарелками, подождал, пока тот их расставит, а потом прошептал на японском:

— Дожен, ты научишь меня падать?

— В эту субботу пойдем со мной к Бриллиантовой горе.

Леда всматривалась в толпу людей на улице. Взглянув на одного слоняющегося бездельника, она отчасти ожидала увидеть серые светлые глаза мистера Джерарда под поношенной шляпой на голове. Или узнать его в фигуре угольщика с грязными руками. После того, как она отклонила его предложение о найме на работу — стать секретарем во-па! неслыханно! — ей казалось очень странным, как он повел себя. Снял свой плащ, а затем, воспользовавшись угольной пылью из ее камина, натер руки и лицо. Это настолько изменило его, что, когда она вернулась после своего короткого похода за тростью, которую взяла из корзинки миссис Докинс, то слегка вскрикнула от испуга, встретив странного человека на лестнице, оборванного и какого-то бескостного, подобно пьяному, опершемуся на перила.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, кто это. Мягкая шляпа нависла над его лицом, и виден был только подбородок. Его пиджак был расстегнут, а на выглядывающей рубашке не хватало двух пуговиц; воротник болтался. Он оторвал мыски своих странных сапог и всунул в дырки газеты.

Человек посмотрел на нее из-под шляпы, и не смотря на темноту в коридоре и угольную пыль на лице, его глаза лучились серым светом. И, этот взгляд умных глаз, свойственный только ему.^не миг скрыть даже весь ужасный маскарад.

Она протянула ему трость:

— Вам лучше не поднимать глаз, если вы не хотите привлечь внимание недоброго человека.

Он коснулся своей шляпы, словно бы мрачно соглашаясь с ней.

Если бы Леда наверняка не знала, что руки у него не повреждены, то подумала бы, что у него отсутствуют большой и средний пальцы.

— Вы уверены, что можете идти? Он в упор посмотрел на нее. Леда внезапно подумала, что видит его в последний раз, и это, наверное, к счастью.

— У вас есть моя карточка? — заботливо спросил он. Его карточка, наверное, уже прожгла дыру в кармане. Она кивнула.

— Может быть, вы передумаете, — сказал он. В его тоне не было никаких эмоций. Возможно, когда он уйдет, она направится в полицию.

Девушка внезапно вспомнила, что мисс Миртл никогда не разрешала ей сидеть на скамейках в парке, когда Леда была еще ребенком, потому что какой-нибудь странный Джентльмен мог присесть рядом. Лакированные туфли считалось носить неприличным, потому что мужчина мог увидеть отражение нижней юбки.

Мистер Джерард облокотился на трость, словно проверяя ее надежность, и она увидела, как от боли исказилось его лицо.

— Вы не должны идти. Я найму кэб. Он прошел еще три ступени, медленно, но легко. Его движения были грациозны, как будто сама мысль об отсутствии легкости в походке была ему чужда.

— Ваша хозяйка поблизости?

— Она была в гостиной, когда я выходила.

— Ее двери закрыты? Леда кивнула.

— Но она может появиться при малейшем шуме. Еще немного, и я не смогла бы… э… позаимствовать эту трость. Вы хотите уйти незамеченным?

— Боюсь, что эта надежда несбыточна, но я бы предпочел, чтобы ваша хозяйка меня не увидела. А вы избавитесь от неприятностей, если дадите ей понять, что трость украли.

— Я думаю, что ее украли, если уж называть вещи своими именами.

Он улыбнулся уголками губ.

— Я заплатил ей достаточно. Напомните ей об этом, если она вдруг захочет назвать меня преступником. До свидания, мисс Этуаль.

Он оперся на трость и протянул ей вторую руку. Леда машинально взяла его руку, ее голые пальцы коснулись его ладони; впервые в жизни она прощалась с мужчиной без перчаток. Джентльмен, конечно, снимал свою. Такая оплошность мистера Джерарда — забыть о том, что она одета не по этикету.