Половина толпы начала двигаться в том же направлении, другая половина осталась на пляже, приветствуя гавайцев, которые вновь опустили каноэ на воду, чтобы отплыть в поисках акулы. Неизвестно откуда возник слух, что король Гавайи отдыхает в своем доме в Вайкики. Поднявшись к высоким пальмам, они увидели ожидающих их девушек с гирляндами цветов и листьев в руках. Лорд Грифон опустил Сэмми. В то время, как все застыли в молчании, девушки вышли вперед и одели гирлянды на шею мальчику, окутав его нежным ароматом.

— Его Величество отмечает твою храбрость. — Первая девушка поцеловала его в обе щеки, а когда и вторая собралась сделать то же самое, он отпрянул назад, что вызвало смех у нее и у окружающих, но она все же схватила его за плечи и поцеловала.

Отступая назад, Сэмми столкнулся с лордом Грифоном, который прошептал ему:

— Скажи что-нибудь, чтобы передали Его Величеству.

Мальчик облизал губы, вздохнул.

— Пожалуйста, скажите ему. Его Величеству, что это… Пожалуйста, скажите ему — цветы очень хорошо пахнут.

Это, казалось, вызовет еще взрыв смеха, но лорд Грифон взял Сэмьюэла за руку и пожал ее крепко. И это было замечательно.

Сэмми слегка покачивало. Он оглянулся, уходя, на сверкающую бирюзу воды у рифа и на бьющиеся волны прибоя, где огромная акула скользнула, как тень, назад, в темно-синие глубины моря.

— Снова он украл сокровище! — Миссис Докинс порозовела от удовольствия, сопровождая Леду по темной лестнице и делясь последними новостями о выдающихся кражах, которые начались неделю назад.

— Третий раз! Вот газеты, мисс! Прочтите все об этом. На этот раз пострадал японский принц. О, какой это хитрый взломщик, тот же самый. Подхватил священную саблю у самого носа этого японца, на глазах у повсюду стоящих полицейских. — Она почти визжала от удовольствия по поводу оплошности полиции. — Прочтите, получите наслаждение, мисс. И он снова оставил какую-то мерзость, но газета, конечно, не сообщает, что именно. Они вечно скрывают, но можно и догадаться, не так ли? Это что-то из неприличного места, куда он посылает полицию найти эту саблю.

Леда хорошо знала уже об этой третьей краже и ее загадочности. Бесценная вещь была похищена у одного дипломатического посланника, прибывшего на Юбилей, и нечто неописуемо страшное было оставлено вместо нее. Это было очень странно, но еще более удивительным оказалось то, что вор был незаинтересован в украденных вещах; он посылал записку полиции, сообщал, где можно найти каждое из сокровищ, — и каждый раз это было в доме, где творятся беззакония, как сдержанно называла это полиция.

— Очень, очень интересно, — сказала она равнодушным тоном миссис Докинс, отвернувшись, чтобы подняться по черному колодцу лестницы. Действительно, Леда; знала значительно больше про эти неординарные кражи, чем ее хозяйка, потому что взяла за обыкновение заваривать чай для инспектора Руби и задерживаться в полицейском участке даже до полуночи, чтобы создать впечатление, что она работает в ателье.

— Доброй ночи, мэм.

Быстрая рука схватила ее за край платья, дернув назад.

— Пятница, мисс. Четырнадцать шиллингов за неделю.

— Прошло всего полтора часа пятницы, миссис Докинс, — сказала Леда. — Я надеюсь, у вас не создалось впечатления, что я заставила вас ждать. Буду счастлива рассчитаться с вами утром.

Миссис Докинс, ничуть не смущаясь, изобразила улыбку.

— Хотела напомнить вам, мисс. Этих Хоггинсов, этажом ниже вас, пришлось сегодня выдворить. Многие хотят снять у меня комнаты из тех, кто будет вовремя платить, как вы, мисс. А те, кто не платят, могут не надеяться на мою милость, так ведь? Я не благотворительное дамское общество, говорю я вам. Четырнадцать шиллингов в неделю, без еды. У нас водопровод, а это стоит здесь полкроны, и я им сказала…

Леда часто все это выслушивала. В конце концов, освободившись от хозяйки, девушка начала подниматься вверх по ступенькам.

В своей комнате она умыла лицо, при свете свечи полила герань на подоконнике открытого окна. Ночная жара усилила запахи с улиц, но один лист герани был оторван, и его свежий острый аромат смешался с более густыми запахами. Ногтем она разорвала лист и раскрошила его в руке, прижала к носу, чтобы отогнать зловоние пивоварни.

Она выглянула из окна в сырую тьму. Огромная трущоба, что начиналась со следующей улицы, место, на которое она не хотела смотреть, отказывалась видеть, не могла выносить, — словно угрожало ей, пыталось поглотить, как открытая пасть. Девушка подумала о Памми, вспомнила, как та отказывалась принять и даже понянчить ребенка, пока инспектор Руби резко не сказал ей, что обвинит ее в убийстве сына, если она не проявит здравого смысла. У Леды возникло горькое чувство, не началась ли ее собственная жизнь так же: нежеланное, уродливое дитя при весьма не респектабельных обстоятельствах. Но она не позволила себе долго размышлять над этой загадкой и вернулась к действительности.

Леда подумала, что из ее четырех нарядов были крайне необходимы только коленкоровая юбка и черное шелковое выходное платье, первая — для каждого дня, второе — для визитов. Не без сожаления она снесла лишнюю одежду на базар и продала ее. Ей показалось неприличным спорить с торговкой вещами о деньгах и она с горечью поняла, что не получила настоящую цену за свои платья из габардина и серебристо-серого трикотажа.

Каждое утро в обычный ранний час, надев коленкоровую юбку и изящную шляпку, Леда покидала пансион и проводила дни, бродя по городу, просматривая газеты и вывески в витринах офисов, всеща появляясь после того, как была уже занята очередная вакансия или присоединяясь к двум десяткам других претендентов, ожидающих в холле, случалось, что объявленная должность не предназначалась для женщин. Когда ноги отказывались служить, она отдыхала в парках, в чайных.

Девушка должна была уплатить за пользование швейной машинкой и вернуть ее к воскресенью, придумав объяснение для миссис Докинс, отчего она больше не берет работу на дом. У нее еще оставались деньги на следующую неделю, если быть экономной, а завтра, то есть уже сегодня, как заметила мисс Докинс, была пятница, день, на который она наметила посещение Южной улицы. Леда решила потратить три пенса, чтобы провести два часа в баре, а также надеть свое выходное черное платье, предварительно починив чуть надорванный воротник.

Часами гуляя по улицам, Леда чувствовала себя неуверенно, испытывала постоянное беспокойство, и только полицейский участок был для нее единственным надежным прибежищем. Хотя, конечно, это был мир мужчин, к которому она не была особенно привычна. Инспектор Руби, казалось, спокойно относился к длительным визитам Леды, а сержант Мак-Дональд был чрезвычайно внимателен и любезен. Но девушка немного опасалась, что они могут вообразить, что она хочет завоевать их симпатии.

Казалось, Мак-Дональд увлечен ею. Мисс Миртл была бы в ужасе — полицейский и все такое прочее. Вряд ли это можно считать желательным знакомством, но он такой дружелюбный. Похоже, что у него все благополучно. Живет он вместе с сестрой в Ламбете. Леда, пожалуй, была бы довольна, если бы сержант, пришел к решению, что он в состоянии прокормить и сестру, и жену. Сестре его, наверное, где-то около двадцати, и она может выйти замуж, благоразумно рассудила Леда.

Возможно, инспектор Руби и сержант Мак-Дональд умудрятся схватить этого неизвестного вора, и их наградят. Даже дадут повышение. Леда задумалась, какая же должность следующая после сержанта?

Если судить по сообщениям «Тайме», еще не было сделано ни одного разумного шага, чтобы установить личность преступника или даже мотив кражи; миссис Докинс получала большое удовольствие, называя полицейских сворой дураков. Разгорался дипломатический скандал: зарубежные представители, должно быть, придут к выводу, что британские власти не способны справиться с преступностью на своей собственной территории. Или еще хуже: гости подумают, что из них делают дураков намеренно.

Так все преподносилось в газетах. Леда, конечно, знала мотив преступления. Знала его и полиция, да и в «Таймс», наверное, знали. Волей-неволей девушка слышала какие-то разговоры в полицейском участке. Инспектор Руби и сержант Мак-Дональд делали все возможное, чтобы не обсуждать это дело в ее