Поняв, что такое нескромное признание сорвалось у нее с языка, да еще в присутствии Кингстона, она густо покраснела.

– Знали бы вы, какая вы красивая в сари, Эмма! Вы хоть представляете, какой чувственной и соблазнительной стали, когда распустили волосы и перестали скрывать свои женские прелести?

«Эмма… Он назвал меня Эммой! Он расточает сладчайшие комплименты, в которых нет ни капли правды. О, если бы это было не так!»

У нее пылали щеки, ей было трудно дышать.

– Если шелковая одежда и косметика и впрямь сделали меня красивой, то должна вас разочаровать, мистер Кингстон: это всего лишь иллюзия. Женщины из зенаны любую превратят в красавицу.

– Как вы строги к себе! Ваша кожа, волосы, глаза красивы сами по себе. Их не надо приукрашивать. Красиво и. ваше лицо, Эмма, его черты… И ваши руки! – Он поднес ее ладони к своим губам и поцеловал. – Сари и косметика всего лишь привлекают внимание к тому, какая вы есть на самом деле. Одежда, которую вы обычно носите, скрывает вашу естественную красоту, а эта, наоборот, подчеркивает.

– Вы мне льстите, мистер Кингстон. Все ваши речи не более чем пустая лесть.

– Назовите меня по имени! – приказал он. – Произнесите мое имя, Эмма. Я хочу услышать его из ваших уст. Хочу испить его из ваших губ.

Он потянулся к ней, привлек к себе, словно собирался поцеловать.

– Скажите, чудесная Эмма…

Эмма была околдована, она чувствовала, что теряет над собой контроль. Теперь между ними могло произойти что угодно, и она не стала бы противиться.

– Алекс, – прошептала она, наслаждаясь звучанием его имени. – Александр. Александр Кингстон.

– Нет. – Он покачал головой. – Сикандер. Произнесите мое настоящее имя, то, которое мне дала мать.

Не от матери ли он узнал купальные ритуалы зенаны? Или его самого, взрослого мужчину, купали смешливые, щебечущие женщины, возможно, в его собственной зенане? Откуда еще ему так хорошо знакомы эти ритуалы?

Она слишком долго колебалась; он откинулся, глядя ей в лицо. Его синие глаза потемнели от разочарования.

– Вам неприятно мое индийское имя? Я вам противен? Вы не в состоянии произнести «Сикандер»?

От обиды, прозвучавшей в его голосе, у нее защемило сердце. Сначала он открыто признался, что является наполовину индийцем, а теперь требовал от нее доказательства, что она не отвергнет его из-за его смешанной крови. Она представила себе, что сказали бы на это знакомые Рози, сама Рози… Этот человек был изгоем, от которого отвернулись сразу две культуры. И к этому человеку ее влекло с такой неодолимой силой!

– Сикандер… Дорогой Сикандер! Вы никогда не будете мне противны.

Он притянул ее к себе и поцеловал – нежным, но в то же время пламенным поцелуем. Эмма почувствовала запах бренди, но от этого у нее только сильнее закружилась голова. Ее волосы окутали Алекса, и он оказался в шелковом ароматном коконе, скрывшем его от всего мира. Тогда он встал с дивана, заставил се подняться с табурета и заключил в объятия.

Теперь они стояли, прижимаясь друг к другу. Халат Алекса распахнулся, и Эмма ощущала каждую частицу его тела, познавала контуры каждой его мышцы, каждой косточки… Впрочем, то, что выпирало у него ниже пояса, было вовсе не костью. Она знала, что это его лингам, средоточие его мужской силы.

Почувствовав огонь его желания, Эмма помимо своей воли еще сильнее прижалась к Кингстону. Теперь признак его мужественности упирался в нее с такой откровенностью и настойчивостью, что Эмма чуть было не лишилась чувств.

– Эмма! Милая, чудесная Эмма…

Его поцелуи становились все более пылкими, ладони подпирали ее ягодицы, лингам, как раскаленный клинок, впивался туда, где сходились ее ноги. Она чуть раздвинула их, и его движение привело к появлению у нее нового упоительного чувства, а также влаги, что потрясло ее и одновременно возбудило. Стоило ей приоткрыть рот, чтобы набрать воздуху между поцелуями, как его язык затеял игру с ее языком. Усадив ее, он стал ласкать ее грудь, осыпая поцелуями шею.

– Эмма, Эмма… Позвольте мне любить вас. Позвольте открыть вам всю сладость любви мужчины и женщины…

– Я… Мистер Кингстон! – Он сжал ей сосок, и она ахнула, содрогнувшись от могучего чувства, пронзившего ее неопытное, девственное тело.

– Сикандер, – тихо поправил он ее. – Отныне вы должны называть меня Сикандером. Мистер Кингстон – это обращение совсем другой женщины, которая собирает волосы в тугой узел, одевается во все темное и прячет свою красоту под уродливым топи. Но когда мы с вами наедине, когда я наслаждаюсь мягкостью ваших волос, шелком кожи и блеском глаз, когда на вас всего лишь прозрачное сари, вам придется называть меня Сикандером и при этом стонать от желания. Признайтесь, что вы хотите меня, милая Эмма, как я хочу вас. Я горю желанием проникнуть в тебя, добраться до самой твоей сердцевины, вонзаться в тебя вновь и вновь, пока ты не закричишь от восторга… Но сначала я хочу раздеть тебя и осыпать ласками. Я попробую тебя на вкус, я научу тебя, что это такое, я буду тебя любить… Скажи же, что тоже этого хочешь, Эмма. Скажи: «Я тебя хочу, Сикандер. Ты мне нужен…»

Он уложил ее на диван и улегся сверху, перенеся вес своего тела на локти и устраиваясь так, чтобы было удобно им обойм. Эмму жгло огнем, она задыхалась от жара и одновременно дрожала от озноба. Она судорожно глотала воздух и ничего не желала так сильно, как прижаться к нему, слиться с ним. Однако где-то в душе сопротивлялась этому желанию. Происходившее было слишком ново, слишком фантастично. Она отказывалась верить, что все это происходит на самом деле, что она вот так себя ведет, вот так одета, то есть практически раздета, разыгрывает из себя ту, какой в действительности не является…

Никогда еще Эмма не говорила мужчинам «я тебя хочу», «ты мне нужен». Вот и сейчас она не могла произнести эти слова. Она действительно хотела его, жаждала его прикосновений, его поцелуев, хотела