раньше чем через два часа.

Когда Кингстон избавил Эмму от подозрений относительно девочки из зенаны, она испытала такое облегчение, что отмахнулась от мысли о непозволительности пребывания наедине с ним в павильоне сна в столь позднее время. Кингстон лег на диван, а она села рядом на табурет и спросила, что он сказал Сакараму, когда слуги покидали павильон.

– Просто напомнил, чтобы он вернулся не позже чем через час: Не хочу, чтобы женщины в зенане забеспокоились, куда вы подевались.

– Девочка – не знаю ее имени – скажет им, где я. – Она уже разминала пальцы, готовясь к массажу.

– Не надо опасаться, что у них появятся неправильные мысли… Уверен, Сакарам им объяснит, зачем вы остались. Положите руки вот сюда. – Он прижал кончики ее пальцев к своим вискам. Когда она наклонилась к нему, он со вздохом зажмурился. – Ммм… Как чудесно от вас пахнет, мисс Уайтфилд! Как от целого поля диких цветов! Трудно выделить один конкретный аромат.

– Не сомневаюсь. На меня вылили не меньше сотни разных благовоний. – Эмма медленно массировала ему виски круговыми движениями, стараясь действовать по правилам.

– Да, купание оказалось совершенно потрясающим, – продолжила она немного погодя. – Никогда не вдыхала столько ароматов. У меня даже голова пошла кругом во время этой процедуры.

– Как хорошо! Расскажите мне о купании. Очень хочется услышать мельчайшие подробности.

Эта просьба показалась Эмме странной, чересчур интимной. Впрочем, Кингстон всегда ее удивлял. Никогда нельзя было знать заранее, что он скажет или сделает. Радуясь возможности отвлечься от такого несколько смущавшего ее занятия, как массаж его висков, она углубилась в подробности.

– Сначала мне намылили волосы какой-то противной зеленой массой. Понятия не имею, как она называется и из чего делается.

– Тали. Я знаю, что это: растертые свежие листья.

– Ах вот оно что! Потом они сполоснули мне волосы, втерли в них какое-то масло и высушили тонким пористым полотном.

– Кокосовое масло. А ткань, которой вас вытирали, зовется торту.

– Понятно. Потом они вымыли мне… в общем, всю меня, и посыпали странным порошком…

– Это грам. Его делают из нута. Потом они собрали его круглой губкой?

Эмма кивнула. Кингстон лежал с закрытыми глазами, но ее не покидало чувство, что он видел происходящее мысленным взором, видел, как она лежала голая, когда с ней проделывали все эти процедуры.

– Меня обтерли какой-то мохнатой штуковиной…

– Называется инча. Потом они снова вас вымыли теплой кроваво-красной водой – налпамаравеллам. Ее изготовляют из коры сорока пород деревьев.

Эмма прервала массаж.

– Откуда вы все это знаете, мистер Кингстон? Как я погляжу, вы хорошо знакомы с индийскими омовениями. Вот сами и скажите, что было потом.

– Потом? – Он открыл глаза и уставился на нее; от этого взгляда ее пронзило незнакомое, но приятное, острое чувство. Оно метило в живот и ниже и распространялось волнами; точно так же круги от камня, брошенного в середину пруда, достигают берегов.

– Потом, мисс Уайтфилд, они разминали вашу бледно-розовую плоть и втирали в нее масла повсюду, с головы до ступней. В этом не было ничего возбуждающего, потому что это делали женщины, вы лишь почувствовали полную расслабленность! У вас внутри все растаяло, и вы пожалели, что вами занимается не мужчина. Тут бы очень пригодился умелый мужчина…

– Мистер Кингстон! – Эмма убрала пальцы от его висков, но он поймал ее руки и сжал, не давая вырваться. При этом он улыбался ей с дивана, глядя на нее снизу вверх. Это сердило ее, но одновременно она была очарована: ведь он в точности описал чувство, охватившее ее во время омовений.

– Они старались, чтобы масло не попало вам в волосы, – продолжал Кингстон деловитым тоном. – В масле может быть шафран, препятствующий росту волос. Потом, закончив обрабатывать маслом и растирать ваше тело, включая самые сокровенные места, они высушили вам волосы ароматным дымом из железного горшка – каранди. Он полон раскаленных углей и различных трав. Потом они расчесывали вам волосы медленными движениями, чтобы они засверкали, как тончайший шелк. В конце они втерли в пробор посередине толченую траву, – уверенно закончил он, а на его лице появилась очаровательная мальчишеская улыбка.

Эмма не могла оторвать от него глаз. Ей казалось, что он завладел не только ее кистями, но и сердцем. Его вкрадчивый голос, само его присутствие пьянили ее.

– Да… – прошептала она. – Но зачем было втирать толченую траву мне в пробор? Это мне кажется бессмысленным.

Он приподнялся на локте и повернулся на бок, не выпуская из рук ее кисти.

– Это предотвращает простуду. Не знаю, как это получается, но они уверены в своем средстве. Ну, что вы на все это скажете, мисс Уайтфилд?

Она опустила ресницы, чтобы не выдать охвативших ее бурных чувств. Его близость, ласка, которой был пропитан его голос, вызывали дрожь во всем ее теле.

– Даже не знаю, что сказать… Никогда в жизни не принимала таких ванн и не носила таких одежд. Они такие мягкие, я так странно себя в них чувствую… Такое впечатление, словно на мне вообще ничего не надето.