из колонн и отдышавшись, Эмма набралась смелости и выглянула, чтобы выяснить, чем заняты женщины. Увиденное заставило ее вскрикнуть; не желая быть обнаруженной, она поспешно прикрыла рот ладонью.

Чадящие лампы и жаровни по обеим сторонам статуи озаряли невероятную сцену. Сама статуя представляла собой не что иное, как вытесанный из камня мужской детородный орган огромных размеров, непристойно торчащий вверх. Под ним располагался бассейн с водой, в котором плавали белые лепестки. Что касается женщин, то они – о развратницы! – поливали статую водой, гладили ее и восторженно возносили к ней молитвы, как ко всесильному божеству.

Эмма словно приросла к месту. Она слышала о странных древних индийских культах, но такого она не могла представить себе! Это выходило за всякие границы приличия. У нее на глазах одна из молящихся, поразив ее до глубины души, стыдливо убрала с лица покрывало, потянулась к гротескной статуе губами и запечатлела на ней поцелуй.

– Ну как, насмотрелись, мисс Уайтфилд?

Эмма напряглась всем телом.

– Вполне, благодарю вас.

Пытаясь изо всех сил сохранить чувство собственного достоинства, она развернулась и прошла мимо Кингстона, направляясь туда, где, по ее предположению, находился выход. Она не ошиблась. Забравшись в повозку, Эмма дождалась, пока рядом усядется Кингстон. Чтобы не было заметно, как у нее дрожат руки, она стиснула их с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Вам следовало меня предупредить. Джентльмен не преминул бы это сделать.

– Но я не джентльмен, мисс Уайтфилд! – Кингстон усмехнулся, поднял поводья и причмокнул, приведя лошадь в движение. – К тому же я не знал, что это храм Шивы, которому здесь поклоняются как Семени жизни. Бог Шива многолик: это и Великий Йога, медитирующий на горе Кайласа, и танцующий бог, созидатель и разрушитель, и…

– Они поклоняются его… его…

– Лингаму? Думаю, лингам – то самое слово, которое вы подыскиваете. Да, они поклоняются его лингаму, который чтут как источник жизни и продолжения рода. Для индийца в акте зачатия новой жизни нет ничего непристойного, мисс Уайтфилд. Это европейцы превратили изначально прекрасное в уродливое, высмеивая плотскую любовь и отрицая тем самым само ее существование. Индийцы относятся к ней прямо противоположным образом: они прославляют ее, радуются ей и считают почтенным занятием для человека в определенный период его жизни.

– Что же это за период? – с негодованием осведомилась Эмма.

– Он называется кама. – Кингстон с любопытством покосился на раскрасневшуюся Эмму. – Вам это действительно интересно, мисс Уайтфилд? Не очень-то подходящая тема для благовоспитанной леди, даже такой, которая осмеливается обсуждать пищу.

Эмма, пытаясь прийти в себя, наблюдала за двумя собаками-париями, устроившими драку из-за отбросов.

– Да, мне хочется это знать, – ответила она наконец. – Объясните подробнее.

Кингстон завернул за угол и направил повозку вдоль облепленных людьми базарных прилавков. Немного погодя город остался позади, потянулись зеленые окрестности с виднеющимися в отдалении рисовыми делянками.

– Заветная цель традиционного индуиста – достигнуть состояния мокши. Это как бы освобождение от цикла земного существования. Не достигнув мокши, человек обречен возрождаться после смерти, и так без конца. Условия его жизни после очередного возрождения определены его кармой, или следствием его деяний в предыдущих жизнях.

– Любопытно… – Эмма не была уверена, правильно ли понимает мысль рассказчика.

– Помимо достижения мокши, достойными считаются три другие цели: кама – получение удовольствий, в том числе плотских; артха – достаток и слава; дхарма – наивысшая из трех второстепенных целей: это правдивость и праведность.

– Как же всего это добиваются?

– Неуклонным стремлением к этим целям на четырех последовательных стадиях жизни: ученичество – когда надо учиться владеть собой и воздерживаться от излишеств; повседневность – когда разрешается желать каму и артху; отрешенность – когда человек отворачивается от мирских забот. И, наконец, отказ – когда начинается чисто духовная жизнь, подготовка к мокше.

– Каким же образом простому индусу удается не сворачивать с такого извилистого пути? – Эмме становилось все интереснее, хотя было трудно понять, какое отношение все это имеет к поклонению лингаму.

– Благодаря кастовой системе. – Кингстон подхлестнул лошадь. Животное послушно перешло на рысь, и город с его живыми сценками и запахами окончательно остался позади. Теперь вокруг простиралась бескрайняя зелень. – То, кем человек рождается – брамином, членом высшей касты священнослужителей и учителей, или шудрой, самым низшим среди батраков, – отчасти зависит от его кармы. Если у него был хороший гуру, а сам он усердно занимался йогой, то, получив власть над своим телом, он может надеяться и на получение власти над своей душой, то есть на превращение в чистый дух. Это состояние буддисты именуют нирваной.

– Как все это сложно! – пробормотала Эмма, мало что поняв из слов Алекса.

– Для постороннего человека – да. Он редко делает над собой усилие, чтобы все это понять. Проще отвергнуть эту систему верований, хотя она гораздо древнее европейской религии. «Примитивно! – морщатся те же англичане. – Гадость и непристойность!»

– Поклоняться лингаму, пусть даже божественному, действительно примитивно и непристойно.

– Почему? – Синие глаза Кингстона вызывали у Эммы трепет. – То, что мы увидели, кажется мне совершенно невинным занятием, детской забавой.

– Хороша невинность, хорошо детство! Одна из женщин даже поцеловала… это! – возмущенно