Неужели ты думаешь, что мы оба, – он и я, – с большей снисходительностью относимся к рабству? Избави Бог! Но когда вопрос идет о спасении бессмертной души, когда следует вернуть в стадо заблудшую овцу, – необходимо воспользоваться правом, которое дарует тебе закон, и обратить на путь истины вверенную тебе душу!

Арсений колебался, слезы блестели у него на глазах. Филимон прервал этот тягостный разговор.

– Что это значит? Неужели и ты, мой отец, идешь против меня? Говори, Арсений!

– Это значит, – вмешался Петр, – что ты, закостенелый грешник, – раб Арсения, которого он на законном основании и на собственные деньги купил в Равенне. Ради твоего вечного спасения он воспользуется своим правом, чтобы принудить тебя вернуться в лоно церкви.

Филимон отскочил на противоположную сторону улицы, его глаза загорелись.

– Вы лжете! – воскликнул он. – Я – сын афинского гражданина. Арсений сам мне сказал это!.. Сам!

– Ну, это к делу не относится. Он тебя купил, купил публично, на невольничьем рынке, и может это доказать.

– Выслушай меня, о, выслушай меня, сын мой!

Старик с воплем бросился к нему, но Филимон, ложно истолковав это движение, порывисто оттолкнул его.

– Твой сын? Твой раб! Не оскверняй название сына, применяя его ко мне. Да, я твой раб телом, но не душой, На, схвати беглеца, истязай и заклейми его, закуй даже в цепи, если можешь, но даже и тогда свободное сердце найдет выход. Если ты не разрешишь мне жить, как подобает философу, то увидишь, что я сумею умереть, как истинный стояк.

– Держите негодяя, братья! – воскликнул Петр, в то время как Арсений, в сознании своей беспомощности, горько заплакал, закрывая лицо руками.

– О, презренные! – закричал Филимон. – Никого достанусь я вам живым, пока у меня есть еще зубы и ноги. Вы на меня смотрите, как на животное. И я буду защищаться, как дикий зверь.

– Прочь с дороги, негодяи! Место префекту![105] Что вы тут спорите, невежественные монахи? – раздались вдруг повелительные голоса. Толпа расступилась, и показалась стража Ореста, за которой следовал он сам в богатой одежде.

Внезапная надежда блеснула в душе Филимона. Бросившись сквозь толпу, он ухватился за экипаж префекта.

– Я – освобожденный афинский гражданин, которого эти монахи хотят закабалить! Умоляю тебя о заступничестве!

– И в нем тебе не будет отказано, прав ли ты или нет, мой прекрасный отрок, – проговорил Орест. – Клянусь Богом, ты слишком красив, чтобы сделаться отшельником!

– Его владелец тут же, поблизости, и готов под присягой подтвердить, что купил его, – возразил Петр.

– А вместе с тем готов подтвердить и многое другое для вечной славы церкви. Прочь с дороги, долговязый мерзавец! Лучше не попадайся мне на глаза. Я тебя уже давно заприметил. Прочь!

– Его владелец требует покровительства закона, будучи римским гражданином, – продолжал Петр, толкая вперед Арсения.

– Если он римский гражданин, то пусть завтра в установленной форме предъявит жалобу в суд. Но не мешало бы тебе, почтенный старец, не упускать из виду, что я потребую доказательства твоего римского гражданства, прежде чем разбирать вопрос о купле невольника.

– Этого не требуется по закону, – задорно вмешался Петр.

– Прогоните этого молодца, – обратился префект к страже.

Петр мгновенно исчез, а в толпе монахов поднялся зловещий ропот.

– Что мне делать, благородный повелитель? – спросил Филимон.

– До завтра – что тебе угодно, если ты настолько глуп, чтобы явиться в суд. В противном случае последуй моему совету: растолкай этих негодяев и спасайся бегством.

Орест поехал дальше.

Филимон, понимая, что это единственное средство спастись, с точностью выполнил совет наместника. Не прошло и секунды, как он бросился под арку, в ворота дома Пелагии. Дюжина монахов преследовала его по пятам.

К счастью, наружные двери дома были еще открыты, так как готы только что вернулись домой. Внутренние двери, ведущие в дом, оказались запертыми. Юноша попытался открыть их, но неудачно. В это мгновение в щель неплотно притворенной калитки он увидел Вульфа и Смида, которые, как истые воины, сами расседлывали и кормили своих лошадей. Филимон бросился к ним.

Быстро пробежав длинный ряд конюшен, он очутился перед удивленными готами.

– Клянусь душами предков, – воскликнул Смид, – ведь это наш молодой монах! Что привело тебя к нам, парень? Чего ты несешься, сломя голову?

– Спасите меня от этих презренных!

Филимон указал на монахов, столпившихся возле ворот.

Вульф сразу все понял. Он схватил увесистый кнут, бросился на врага и, очистив двор от монахов, запер за ними наружные ворота.

Филимон хотел объяснить в чем дело и выразить свою признательность, но Смид зажал ему рот.

– Не стоит благодарности, паренек! Ты теперь наш гость, и мы тебе рады, как и всегда. Ты понимаешь,