– А что тебя занимает, Эдди?

– Ты. И все мы. Я хочу, чтобы ты кое-что знал. До сегодняшнего разговора я думал, что тебе это и так известно. Но теперь я уже не уверен.

– Ну так скажи мне.

А про себя Роланд снова подумал: «Нет, он ужасно похож на Катберта!»

– Мы с тобой потому, что должны быть с тобой – из-за твоего проклятого ка. Но еще мы с тобой потому, что сами того хотим. Насчет себя и Сюзанны я точно знаю. И Джейк, я думаю, тоже. У тебя неплохие мозги, мой соратник по кхефу, но ты, наверное, их хранишь в бомбоубежище, потому что иной раз тебя убеждать – как об стенку горох. Я хочу ее видеть. Ты хорошо понимаешь, о чем я? Я хочу видеть Башню. – Он внимательно поглядел Роланду в лицо и, не увидев, очевидно, того, что надеялся там увидеть, в отчаянии взмахнул руками.

– Я хотел только сказать, чтобы ты, наконец, отпустил мои уши.

– Отпустил твои уши?

– Вот именно. Меня больше не надо за них тянуть. Я иду с тобой к Башне, потому что я сам так хочу. Мы все идем, потому что мы сами хотим идти. Если сегодня ты тихо откинешь копыта во сне, мы тебя похороним и пойдем дальше. Может быть, долго мы не протянем, но мы умрем на пути Луча. Теперь ты врубился?

– Да. Теперь – да.

– Ты говоришь, ты меня понимаешь, и я думаю, ты действительно понимаешь… но вот веришь ты мне или нет?

«Ну конечно, – подумал стрелок. – Куда ты еще пойдешь в этом мире, Эдди, который чужой для тебя и странный? И что ты еще станешь делать? Фермер, должен сказать, из тебя хреновый».

Но он не сказал этого вслух – это было бы несправедливо и очень зло. Оскорблять свободную волю свободного человека, путая оную с ка, это хуже, чем просто кощунство: это занудно и глупо.

– Да, – сказал Роланд. – Я тебе верю. Всей душой верю.

– Тогда хватит вести себя с нами так, будто мы стадо баранов, а ты наш пастух, который помахивает своей палкой, чтобы мы, такие все из себя беспомощные и безмозглые, не сошли, не дай Бог, с дороги и не угодили бы в яму с зыбучим песком. Ты весь как бы в себе. Пришло, наверное, время раскрыться. Если нам суждено умереть в этом городе или в поезде, я хочу умереть, зная, что я был не просто какой-нибудь пешкой в твоей игре.

Роланд почувствовал жар – это кровь прилила к лицу, – но он никогда себя не обманывал. Он психанул сейчас не потому, что Эдди составил о нем не то мнение. Наоборот. Его просто взбесило, что Эдди увидел его насквозь. «Становление» Эдди происходило у Роланда на глазах: бывший Узник сумел вырваться из своей тюрьмы и оставил ее далеко позади, – как и Сюзанна, ибо по-своему она тоже была несвободной, – стрелок следил за его продвижением и гордился им, но все-таки сердце его не сумело принять до конца то, о чем говорил с очевидностью разум. Сердце его принимало их всех как существ абсолютно другой породы – низших существ.

Роланд сделал глубокий вдох:

– Стрелок, если можешь, даруй мне прощение.

Эдди кивнул.

– Как я понимаю, у нас впереди еще тот геморрой… я уже это предчувствую, и мне страшно. Но это не твой геморрой, это наш геморрой. О'кей?

– Да.

– Как ты думаешь, нам там действительно туго придется, в городе?

– Не знаю. Я знаю только одно: нам придется за Джейком приглядывать и защитить его, если что, потому что тетушка Талита сказала, что они все захотят его заполучить. Отчасти все зависит от того, сколько времени мы проищем поезд. Но гораздо важнее – что будет потом, когда мы его найдем. Будь у нас еще два человека, мы могли бы дать каждому по револьверу и окружить его, Джейка, со всех четырех сторон. Но поскольку нас слишком мало, придется идти гуськом. Сначала – я, потом – Джейк с коляской Сюзанны, а ты пойдешь сзади.

– И все-таки, Роланд, что нас там может ждать? Попробуй хотя бы предположить.

– Не могу.

– А мне кажется, можешь. Ладно, города ты не знаешь, но ты зато знаешь людей в своем мире и знаешь, что от них можно ждать – теперь, когда все здесь пошло черти как. Ну так как?

Роланд задумался, глядя в ту сторону, где наяривали барабаны.

– Может быть, все обойдется. Насколько я понял, у них не так много осталось бойцов, а те, кто остались, стары и деморализованы. Вполне может так получиться, что ты был прав и кое-кто даже предложит нам помощь, как это сделал ка-тет Речного Перекрестка. А может быть, мы вообще никого не увидим… они нас увидят, увидят, что мы при оружии, и решат, что лучше им спрятаться от греха подальше и дать нам спокойно пройти. Но даже если такой вариант не пройдет, я очень надеюсь, что они разбегутся, как крысы, когда мы пристрелим кого-нибудь, а еще лучше – парочку.

– А если они решат драться?

Роланд мрачно усмехнулся:

– Тогда, Эдди, всем нам придется вспомнить лица своих отцов.

Глаза Эдди блеснули во тьме, и он снова напомнил Роланду Катберта – его старого друга Катберта, который однажды сказал, что он ни за что не поверит в приведений, пока не попробует одного на зуб, – Катберта, с которым однажды они разбросали под виселицей хлебные крошки.

– Я, надеюсь, ответил на все вопросы?

– Нет… но на этот раз ты, по-моему, был со мной честен.

– Тогда, Эдди, спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Эдди повернулся и пошел прочь. Роланд стоял и смотрел ему вслед. Теперь он его слышал, когда прислушивался… но все равно еле-еле. Он сам направился было в лагерь, но потом передумал и пошел в темноту – в направлении Лада.

Он, Джейк, из тех, кого старая женщина называла младами. Она сказала, что все они захотят его заполучить.

Вы мне не дадите упасть в этот раз?

Нет. Теперь – никогда.

Но он знал одну вещь, о которой не знали другие. Быть может, теперь, после этого разговора с Эдди, он скажет им… обязательно скажет, но все-таки чуть попозже.

На древнем наречии, которое в мире стрелка было когда-то как универсальный язык, большинство слов, в том числе ка и кхеф, имело множество значений. Но слово чар – кстати, Чарли Чу-Чу начинается с той же буквы – только одно.

Чар означало смерть.

Три дня спустя они набрели на разбившийся аэроплан.

Джейк первым увидел его – вспышку яркого света в сиянии позднего утра на расстоянии примерно миль в десять, как будто зеркальце лежало в траве. Когда путешественники подошли поближе, они смогли явственно разглядеть очертания темной штуковины, что примостилась у самого края Великого Тракта.

– Похоже на мертвую птицу, – заметил Роланд. – Большую птицу.

А еще час спустя они молча встали у края дороги, глядя на древний остов самолета. На прогнившем фюзеляже гордо восседали три жирных вороны. Они нахально уставились на незваных гостей. Подобрав камень с дороги, Джейк запустил им в птиц. Те с негодующим карканьем взвились в воздух.

Одно крыло отломилось во время падения и валялось теперь ярдах в тридцати от почерневшего