Когда он окончательно успокоился, Крис, обернувшись ко мне, задал вопрос:

– Чего это вы сцепились, Гордон?

– Да он хотел «поиграть» с поездом так, как он это обычно делает с грузовиками на шоссе. Я подумал, что машинист может вызвать полицию.

– Ну, ему бы было не до этого, – усмехнулся Тедди. Пар из него уже весь вышел.

– Горди поступил правильно, – заявил Верн. – Давайте-ка, ребята, миритесь.

– Мир, мужики, – поддержал его Крис.

– Ну, ладно, – я протянул руку ладонью вверх. – Что, Тедди, мир?

– Я запросто бы от него увернулся, – упрямо сказал он. – И не испугался бы нисколечко.

– Я в этом и не сомневаюсь, – заверил я его, хотя при одной мысли об этом по спине у меня пробежали мурашки. – Ясное дело, ты бы увернулся.

– Ну, тогда мир.

– Пожми руку Горди, – велел Крис, отпуская Тедди.

Тедди сжал мне ладонь чуть сильнее, чем требовалось.

– А все-таки засранец ты, Лашанс, – заявил он при этом.

– Мя-я-я-у, – ответил я.

– Ладно, ребята, пошли дальше, – сказал Верн.

– Тебя бы вот послать подальше, – хохотнул Крис. Верн сделал вид, что собирается его ударить. Все рассмеялись.

В половине второго мы добрались наконец до свалки. Верн возопил: «Парашютистам приготовиться к прыжку!» – и тут же совершил этот самый прыжок с насыпи, а за ним и мы. Свалка начиналась сразу же за нешироким заболоченным участком. Ее окружала загородка в шесть футов высотой. На расстоянии примерно в двадцать футов друг от друга висели проржавевшие таблички: ГОРОДСКАЯ СВАЛКА КАСЛ-РОКА РАБОЧЕЕ ВРЕМЯ С 4-х ДО 8-МИ ПОПОЛУДНИ ВЫХОДНОЙ – ПОНЕДЕЛЬНИК ПОСТОРОННИМ ВХОД СТРОГО ЗАПРЕЩЕН

Мы перелезли через загородку и спрыгнули на территорию свалки. Тедди и Верн сразу направились к колодцу, воду из которого необходимо было добывать при помощи довольно древнего ручного насоса. Его металлическая рукоятка торчала под углом, напоминая однокрылую птицу, которая пытается взлететь. Когда-то рукоятка была зеленой, однако тысячи рук, качавших воду за последние лет двадцать, отполировали ее до зеркального блеска. Рядом стояло наполненное до краев ведро, и было бы просто неприличным не воспользоваться чьей-то щедрой предусмотрительностью вместо того, чтобы качать воду самим.

Свалка навсегда осталась в моей памяти как одно из самых сильных воспоминаний о детстве в Касл- Роке. Почему-то она ассоциируется у меня с картинами сюрреалистов: часовыми циферблатами без стрелок, свисающими с ветвей деревьев, меблированными комнатами в викторианском стиле, торчащими посреди песков Сахары, или старинными паровозами, выезжающими прямо из каминов. Примерно такой мне, ребенку, виделась городская свалка Касл-Рока. На свалку мы проникли с тыльной части. Если вы въезжаете туда, так сказать, с парадного входа, по широкой, но ужасно грязной дороге через ржавые ворота, то попадаете на довольно обширную полукруглую площадку, выровненную бульдозерами чуть ли не идеально, на манер взлетно-посадочной полосы. Площадка эта упирается в крутой обрыв, за которым простирается собственно свалка, представляющая собой громадный котлован, быть может, футов в восемьдесят глубиной, наполненный всеми видами отходов жизнедеятельности обыкновенного американского городка – пустой тарой, разнообразными предметами, когда-то нужными, а теперь изношенными, сломанными или просто бесполезными. Разглядывать всю эту мешанину никогда не доставляло мне особенного удовольствия: взгляд бессмысленно блуждал по ней, пока не останавливался на каком-то уж совершенно несуразном предмете, вроде уже упоминавшихся часовых циферблатов или викторианской мебели. Бронзовый остов старинной кровати поблескивал на солнце; однорукая кукла скорчилась в позе роженицы; обтекаемый капот перевернутого «студебеккера» торчал из общей кучи на манер готовой к пуску межконтинентальной баллистической ракеты; громадных размеров «титан» для кипячения воды, вроде тех, что раньше ставили в присутственных местах, сверкал, будто гигантский бриллиант…

На свалке было также полным-полно живых существ, которые, однако, нимало не походили на героев диснеевских мультиков или же на обитателей зоопарка. Тут кишмя кишели громадных размеров крысы и даже сурки, разжиревшие на таких деликатесах, как тухлые гамбургеры и червивые овощи, гнездились тысячи не менее жирных чаек, задумчиво бродили здоровенные вороны, похожие на протестантских пасторов в черных смокингах, уже не говоря о бродячих собаках, в отличие от прочих обитателей свалки тощих, злых, вечно грызущихся между собой из-за облепленного мухами куска протухшего мяса или куриных потрохов, дошедших под палящим солнцем до полной кондиции.

Чудища эти были не страшны лишь Майло Прессману, сторожу свалки, потому что он нигде не появлялся без сопровождения гораздо более кошмарного создания по кличке Чоппер. Не было в Касл-Роке и его окрестностях в радиусе сорока миль существа более злобного, одним своим видом внушающего ужас, и в то же время таинственного, почти мифического -настолько редко он появлялся на людях. Среди окрестной ребятни о Чоппере ходили легенды. Одни говорили, что это помесь немецкой овчарки с боксером, другие – что он ирландский волкодав, а некий парнишка из Касл-вью, по имени Гарри Хорр, утверждал, что Чоппер – настоящий доберман-пинчер и что у него вырезаны голосовые связки, поэтому он набрасывается молча и никогда не лает. Утверждали также, что Майло Прессман кормит своего пса особой смесью из сырого мяса и куриной крови. Не знаю, правда это или нет, но, по слухам, сам Майло не отваживался выпускать Чоппера из конуры, не набросив ему на морду проволочный капюшон вроде того, который надевают на охотничьих соколов.

Поговаривали еще, что Прессман выдрессировал Чоппера так, чтобы он не просто набрасывался на жертву, а хватал ее за определенные части тела. Так, якобы, однажды некий отправившийся на свалку за «сокровищами» пацан услыхал крик Майло Прессмана: «Фас, Чоппер! За руку его!» – и Чоппер в самом деле ухватил несчастного за ладонь, разорвал кожу и связки, а потом принялся перемалывать кости, но тут Майло оттащил его от бедного мальчишки. Говорили, что Чоппер может точно так же схватить за ногу, за ухо или даже за лицо… Другой нарушитель будто бы услыхал команду Прессмана: «Фас, Чоппер! Хватай его за яйца!» – после чего он превратился в евнуха на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, все это были одни лишь сплетни, самого же Чоппера редко кто видел в натуре, в отличие от его хозяина -обыкновенного,