те чувствовали себя виноватыми, выдав секрет, словно они подвели своего друга. Вскоре и они отошли.

Рэй выразил свои соболезнования в церковном дворе, не стал ничего пить в доме и отправился к себе, переоделся в рабочий костюм, ботинки со стальными ножами и строительную куртку и поехал в Хитроу, в голове его играли церковные гимны. «Иерусалим» — любимый народный, Билли Блейк, движущийся навстречу индустриализации и рационализации, гордый за свою страну и народ. Эта песня будит его гордость, будит гнев против подонков, разбивших Англию в Фолкленде, всех этих ненавистников Юнион Джека, которые думают, что хорошо бы диктатору прибрать к рукам кусок чужой земли. Новые левые воют, что Фолкленд полон баранов и продуваем всеми ветрами, используют любые оправдания, какие только приходят в их слезливые головы, и он хотел бы спросить кого-нибудь из этих идиотов, может, испанцам стоит съебаться из Аргентины, индейцам вернуть их земли, и как Красные могут выдвигать в демократическую комиссию группку фашистов, но он никогда не повстречает этих людей. И близко их рядом не будет.

На работе, за аэропортом, Рэй попросил у Шона дрель, чтобы пройтись по бетону, который они взламывали, тело подбрасывало от ударов машины, руки быстро заболели. Он не придавал этому значения. Работа помогла ему поддерживать форму, и если ты оперившийся скинхед, у тебя должны быть какие-то мускулы. Вокруг хватало людей, которые готовы голову ему проломить из-за его стриженого черепа и цвета кожи. Он не дает им спуску. Он отпиздит их всех. Он больше не обращал внимания на самолеты, гудящие у него над головой, непрекращающееся жужжание грузовиков и автобусов на магистрали и надоедливый зуд под опорами, гудящими из-за самолетов. Его голову трясло, боль в руках нарастала вместе с раздражением, так что он стал думать об этой панковской пташке, которую он отшил утром перед похоронами, в плейере крутился стрит-панк Роя Пирса[145], когда он отталкивал ее, она настоящий маленький рейвер, настоящая меломанка, ей нравятся сладкие голоса Last Resort.

Дрель упрямо трясла его, не давая отвлечься от дела, ноющая боль в руках переросла в острое жжение, но он знал, что ему еще повезло по сравнению с Барри Фишером, так как Фишер никогда уже не сможеть любить девушек. Когда он уже неплохо поработал, Шон забрал дрель, и Рэй направился к вновьприбывшему грузовику, чтобы выгрузить мешки с песком и гравием. Он смотрит на мужчин вокруг и думает, будет ли он заниматься этим, когда ему стукнет сорок. Они опасные типы. Он не хотел бы ввязаться в драку с Шоном, или Майклом О’Дрисколом, или Джоном Брейди, ни с кем из этих падди[146] из Слау или Аунслау, их лица прорезывали красные и синие полосы, много сосудов полопалось от вливаний «Гиннеса» и «Мерфиза», но они так и не утолили жажды и держат шаг, днем и ночью, и сердца их стучат в своем собственном ритме. Он глядит на свою жизнь и работу, которой он занимается, которой приходится заниматься, понимая, что это ничто по сравнению с тем, что делают солдаты в Фолкленде. В этом нет славы. И страха тоже нет.

Ночью все тело Рэя ныло, а мозг застыл в оцепенении. Он сидит в ванной, размазывая мыльную пену по телу, слух постепенно приходит в порядок. Он пытается услышать шум в аргентинской ракушке, почувствовать ту тупую боль, которую ощущал Барри Фишер, но он не может и приблизиться к ней. Что чувствовал дедушка Джордж? Что он думал? Ему горько думать о немецких извращенцах, пытавших его деда. Когда он размышляет о том, как люди ведут себя и как поступают друг с другом, ему хочется все бросить, и он опускается под воду, представляя, как тело Фишера тонет в океане, поводя руками и ногами, обращая взгляд к пустому небу и меркнущему свету. Просто сцена из «Челюстей». Патетическая киношная образность. Старая дрянная чушь.

Он завернулся в полотенце, спустил воду и ополоснул ванну, почувствовал запах смазки и бензиновых паров, наполнил ванну снова, забрался обратно и принялся отскребаться усерднее, отмокая в течение получаса с лучшей пеной для ванн его мамы. Дважды он чуть не задремал, но вот он уже сухой, натягивает голубую рубашку «Фред Перри», джинсы и «мартинсы», прилив энергии приходит из ниоткуда и он торопится уйти. Он съедает толстый сэндвич с чеддером и овощами «Брэнстон Пикль», выпивает бутылку молока, вызывает кэб и набрасывает свою летную куртку, едет с сикхом средних лет к «Дженерал Эллиот» в Аксбридже, мучаясь от жажды, мечтая о глотке. Радио передает речь Уинстона Черчилля, часть программы о наращивании сил к высадке союзных войск в Европе. Рэй дает таксисту фунт чаевых и торопится в паб, его дядя и тетя стоят у барной стойки. Он лезет в карман за деньгами, но Терри уже заказал для него пинту «Фостерса», увидев через окно, что племянник подъехал. Тетушка Эйприл проводит рукой по его макушке и замечает, в какого интересного парня он превратился, а он смущается, глядит в пол, зная, что краснеет, а кто-то из завсегдатаев оборачивается к нему и улыбается.

Неожиданно он чувствует себя ребенком, его размах и сила улетучиваются, от Рэя остается лишь живой сгусток, который не знает, куда бежать, а Терри недавно лежал больной и говорил ему не попадать в переделки и хорошо себя вести. Его дядя знает, как успокоить человека, просто голос разума среди людей, с которыми он пьет, таких типов, как Хокинз, который, должно быть, недавно вышел из тюрьмы, еще кто-то, погибший в свои двадцать с лишним, его запинали до смерти или застрелили в голову. Рэй обожает психов, как и любых других хороших парней, только если быть от них на расстоянии вытянутой руки, не ближе, предпочитая быть племянником своего дяди, а сегодня ночью он еще и должен вести себя лучшим образом, Терри очень выручил его на прошлой неделе, сказав нужные слова, когда они выбрались из паба и шли домой. Дело в том, что Рэй не понимал, что он делал не так. Он старался внимательно слушать Терри, напрягался, как только мог, но в его голове носилось столько вздора, что порой трудно было сосредоточиться. Его внимание сбивалось с курса. Он забывал уроки.

И вот Рэй в том пабе на Кэмден Таун, выпивает перед тем как поехать слушать Madness[147], кто-то в толпе «арсенальских»[148] скинов рассказывает анекдот об утопающих Argies, и дело в том, что Рэй не любит такой род шуток, он очень придирчив к тому, что считать смешным. Этот парень дурачится, все больше и больше, и Рэй думает, да кто, вообще, такие, эти арсенальцы? Терри ругает их с давних пор, он знает, что недавно у них была белая компания и несколько оборудованных черных, но что за жирный ублюдок там кривляется? Бритоголовый ловит взгляд Рэя, спрашивает, в чем дело, кто он, красный или комми, и парень отвечает, нет, он социалист-патриот, уверенно, как Томми Купер, зная, что это должно заткнуть толстого урода, эти люди путают национализм и патриотизм, не ожидая увидеть, что патриотизм смыкается с социализмом. Наглый шутник принимается глумиться, дрянь с Клок-Энда, он просто работает на публику.

Рэй не любит, когда люди глумятся. Его старик полюбил глумиться, перед тем как свалить. Его отец идиот, и Рэй собирается однажды сменить фамилию и называться Рэй Инглиш, перейти на сторону матери и, как бы то ни было, Терри для него — это больше, чем отец. В Теле переплелись все качества, и он не возражал бы стать таким, как дядя, стоять у барной стойки, любимый всеми окружающими, но вряд ли это получится, по крайней мере, не сейчас, хотя прозвище Психованный Рэй звучало в какой-то мере уважительно. Быть психом неплохо. Если это в самом деле так.

Сейчас он задумывается о многом, его мозг в каком-то смысле прекращает работу и он переходит на дистанционное управление, гнев вырастает словно ниоткуда, мощным взрывом энергии, и он не смотрит на различия между ними, просто вспыхивает и собирается, вмазывая этому тупице в табло правой и ударяя его пинтой лагера, зажатой в левой, снова правой, и бритоголовый соскальзывает на барную стойку со стаканами, а в музыкальном автомате играет Madness, Рэю нравится стиль мьюзик-холла, безумные драки с долей грусти, все это есть в Терри, который иногда напоминал ему Саггса своей экспрессией, и Madness говорит о Лондоне и Англии, о Рэе и Терри и всех остальных парнях. Их ритм отличается от Oi! другой подход, но это часть того же мира. Вуди подыгрывает драке, Рэй удивляется, что приятели толстого парня не воспользовались своим преимуществом, и его уважение к Арсеналу возросло, когда они сработали красиво и точно, они могли понять, что он псих, что ему все до лампочки, может быть, думали, что их друг в отключке. Рэй прославился как психопат, который один несся навстречу банде пакистанцев, слова рассеивались, этот мир невелик, его ударили мечом по животу, но он остался на ногах и сумел удрать обратно на Аксбридж Роад. Он легко отделался — всего пятьдесят швов. Психованный Oi!. Скин во всем. Он «челси» — безумный — сорвавшийся с катушек.

В Саусхолле все было не так, как говорили, но никто не слушал Рэя, когда он пытался объяснить, и поначалу арсенальцы подались назад, и если бы он оставил того толстого типа, он был бы в порядке, это довольно красивая драка, без особого ущерба, но он потерял контроль и ударил его несколько раз подряд, только четверо парней прикрывали ему спину, видел, как Ник свалил из паба, их осталось трое, другой парень из «Арсенала» встал перед своим отключившимся дружком, говоря, что с него остаточно, и Рэй