нему и ткнул тупом наконечником стило в тыльную сторону ладони левой руки. Должно быть, он сразу нацелился на левую руку: она находилась с его стороны.

Что-то треснуло, негромко, как сломанная сухая ветка, и пальцы левой руки Флетчера сжались в кулак, так крепко, что ногти впились в ладонь. А потом пляшущая боль побежала вверх по руке, от запястья к предплечью, отставленному локтю, плечу, и дальше, к шее, деснам. Он ее почувствовал зубами, пломбами. Стон сорвался с его губ. Он прикусил язык и начал заваливаться набок. Ствол револьвера покинул ухо, Рамон подхватил его. Если б не подхватил, лежать бы Флетчеру на сером линолеуме.

Стило вернулся на столик на колесиках. В месте прикосновения, на третьей фаланге среднего пальца осталась красная горячая точка. Болело только там, но руку кололо, как иголками, а все мышцы продолжали подергиваться. Ужасные, крайне неприятные ощущения. Флетчер вполне серьезно думал о том, что, пожалуй, застрелил бы собственную мать, лишь бы избежать еще одного касания стального дилдо. Атавизм, по разумению Хайнца. Он еще хотел написать об этом научную статью.

Хайнц наклонился к нему, губы разошлись в идиотской улыбке, обнажив зубы, глаза сверкали.

— Как вы можете описать ваши ощущения? — воскликнул он. — Прямо сейчас, по свежим следам, как вы можете описать ваши ощущения?

— Я умирал, — ответил Флетчер и не узнал собственного голоса.

Хайнц просиял, разве что не захлопал в ладоши.

— Да! И вы видите, он обмочился. Немного, чуть-чуть, но обмочился… и, мистер Флетчер…

— Хватит, — осекла его Невеста Франкенштейна. — Оставь его в покое. Дай нам поговорить о деле.

— И это была только четверть мощности, — в голосе Хайнца слышался благоговейный трепет. Он отступил на шаг, вновь сложил руки на груди.

— Мистер Флетчер, вы плохо себя вели, — упрекнул его Эскобар, взял окурок, оглядел его, бросил на пол.

«Сигарету, — думал Флетчер. — Сигарету, как хочется покурить». Разряд серьезно повредил руку, мышцы продолжали дергаться, на ладони он видел кровь, но при этом прочистился мозг, в него словно влилась дополнительная энергия. А чего удивляться, для того электрошоковая терапия и предназначалась.

— Нет… я хочу помочь…

Но Эскобар качал головой.

— Мы знаем, что Нунес придет в столицу. Мы знаем, что по пути он захватит радиостанцию, если сможет… а он, скорее всего, сможет.

— На время, — вставила Невеста Франкенштейна. — Только на время.

Эскобар покивал.

— Только на время. Вопрос дней, может, даже часов. Дело в том, что мы бросили вам кусок веревки, чтобы посмотреть, завяжете вы ее петлей или нет… и вы завязали.

Флетчер вновь сел прямо. Рамон отошел. Флетчер взглянул на тыльную сторону левой ладони и увидел отметину, похожую, но поменьше той, что он видел на виске мертвого Томаса на фотографии. А рядом с ним стоял Хайнц, который убил его друга, стоял у своей машины, скрестив руки на груди, улыбаясь, возможно, думая о статье, которую собирался написать, с графиками и иллюстрациями, обозначенными фиг.1 и фиг.2, а может, кто знает, и фиг.994.

— Мистер Флетчер?

Флетчер посмотрел на Эскобара и распрямил пальцы левой руки. Мышцы все подергивались, но интенсивность подергивания спадала. Он подумал, что сможет воспользоваться рукой, когда придет время. А если Рамон и застрелит его, что с того? Пусть Хайнц смотрит, способна ли его машина оживлять мертвых.

— Вы нас слушаете, мистер Флетчер?

Флетчер кивнул.

— Почему вам хочется защищать этого Нунеса? — спросил Эскобар. — Почему вы готовы страдать ради этого человека? Он нюхает кокаин. Если его революция победит, он объявит себя пожизненным президентом и будет продавать кокаин вашей стране. Он будет ходить к мессе по воскресеньям, и всю неделю трахать нанюхавшихся кокаина шлюх. А кто в итоге победит? Может, коммунисты. Может, «Юнайтед фрут». Только не народ, — говорил Эскобар тихо. В глазах стояла грусть. — Помогите нам, мистер Флетчер. По доброй воле. Не заставляйте нас выбивать из вас эту помощь. Не заставляйте нас вытягивать ее клещами, — он смотрел на Флетчера из-под сросшихся бровей. Добрыми глазами кокер-спаниеля. — Вы все еще успеваете на рейс в Майами. В машине, если захотите, вам дадут выпить.

— Да, — кивнул Флетчер. — Я вам помогу.

— У него есть ракеты? — спросила она.

— Да.

— Много?

— Как минимум, шестьдесят.

— Русские?

— Некоторые да. Другие поступали в ящиках с израильской маркировкой, но, судя по надписям на самих ракетах, они японские.

Она кивнула, довольная услышанным. Эскобар улыбался во все тридцать два зуба.

— Где они?

— Везде. Вы не сможете захватить их в одном месте. Должно быть, с десяток в Ортисе, — Флетчер знал, что это не так.

— А Нунес? — спросила она. — Эль Кондор в Ортисе?

Она, разумеется, знала правильный ответ.

— Он в джунглях. Насколько мне известно, в провинции Белен, — снова ложь. Нунес находился в Кристобале, пригороде столицы, где Флетчер виделся с ним в последний раз. Возможно, он и сейчас там. Но, если бы Эскобар и женщина знали об этом, они бы сейчас его не допрашивали. Да и с чего им верить, что Нунес будет сообщать Флетчеру о своем местонахождении? В такой стране, где Эскобар, Невеста Франкенштейна и Хайнц — лишь трое из твоих врагов, станешь ли ты доверять свой истинный адрес корреспонденту-янки? Только если ты — loco! И каким образом корреспондент-янки вообще влез в эту историю? Но на данный момент ответ на этот вопрос их не интересовал.

— Кто его сообщники в столице? — спросила женщина. — Кого он трахает, мне без разницы. Я хочу знать, с кем он говорит?

Если он решится действовать, то этот момент настал. Продолжать говорить правду небезопасно, а ложь они могли распознать.

— Есть один мужчина… — начал он, запнулся. — Я могу закурить?

— Мистер Флетчер! Ну, разумеется! — Эскобар на мгновение превратился в радушного хозяина вечеринки. Флетчер полагал, что это не показуха. Эскобар подхватил со стола красно-белую пачку, такую же пачку каждый свободный человек, мужчина или женщина, мог купить в любом газетном киоске, вроде того, что находился на Сорок третьей улице, и вытряс из нее сигарету. Флетчер взял ее, зная, что может умереть, стать частью другого мира, до того, как она догорит до фильтра. Он ничего не чувствовал, кроме легкого подергивания мышц левой руки. Да и пломбы в зубах на левой стороне словно продолжали вибрировать.

Он зажал сигарету зубами. Эскобар наклонился к нему, отбросил крышку золотой зажигалки. Вертанул колесико. Вспыхнул огонек. Флетчер ни на секунду не забывал о гудении адской машина Хайнца. Гудела она, точь-в-точь как старый ламповый радиоприемник. Ни на секунду не забывал он и о женщине, которую прозвал, безо всякого намека на шутку, Невестой Франкенштейна. Она смотрела на него, как Койот в мультфильмах — на Роудраннера. Он чувствовал, как бьется его сердце, ощущал прикосновение губ к сигареты, этой «трубочке несравненного счастья», как охарактеризовал ее в своей пьесе кто-то из драматургов… и сердце его билось на удивление медленно. В прошлом месяце его пригласили выступить с речью в «Интернациональном клубе», где собирались корреспонденты зарубежных газет, так тогда его сердце билось быстрее.

Наступил момент истины, и что? Даже слепой найдет туда свой путь; даже его сестра нашла, на