мальчик, а — предыдущие мужчины, понял Джо. История началась очень давно.

Высохшие останки Венди. Нормальная последовательность форм оборвалась. Последняя форма распалась, и ничего не пришло на смену, ничего, что можно было бы рассматривать как рост или следующую фазу. Так, очевидно, ощущается нами старость.

Отсутствие смены приводит к дряхлению и упадку. Только в данном случае все произошло мгновенно, за несколько часов.

Но эта древняя философия… Разве Платон не допускал, что есть нечто, не поддающееся распаду, незыблемая внутренняя суть? Извечный дуализм: противоречие тела и духа. Тело завершает свой путь, как Венди, а душа… душа вылетает подобно птице из гнезда. Может быть, и так, подумал Джо.

Последует новое рождение, как учит «Тибетская книга мертвых».

Господи, если бы это было правдой. Ведь тогда мы все снова встретимся. Как в «Винни Пухе», просто в другой части леса, где всегда будут играть мальчик и его медвежонок…

Бессмертная категория. Мы найдем своего Винни Пуха, только в более ясном и надежном мире.

Из любопытства Джо включил доисторический приемник. Желтая целлулоидная шкала засветилась, послышался шум, и, наконец, среди статических помех и писка пробилась радиостанция.

— В эфире «Семья Пеппер Янг», — объявил диктор, и заиграл орган. — Представляет фирма «Кэми», мыло для очаровательных женщин. Вчера Пеппер совершенно неожиданно обнаружил, что завершился многомесячный труд…

Джо выключил радио. Мыльная опера кануна второй мировой войны, подивился он про себя. Что ж, это укладывается в логику обращения форм, царившую в этом гибнущем полумире, или где он там находится.

Оглядев гостиную, Джо заметил крытый стеклом журнальный столик на витых ножках, а на нем тоже довоенный номер «Либерти». Журнал публиковал фантастический сериал «Молнии в ночи» — о будущей атомной войне. Джо рассеянно полистал страницы, потом снова оглядел комнату, пытаясь определить прочие перемены.

Жесткое бесцветное покрытие пола сменилось широкими половицами мягкого дерева. Посередине лежал выцветший турецкий ковер, пропитанный многолетней пылью.

На стене осталась единственная картина — черно-белая гравюра в рамке под стеклом — умирающий индеец на лошади.

Раньше Джо ее никогда не видел. Никаких воспоминаний картинка не пробуждала.

На месте видеофона стоял черный прямоугольный аппарат с вешающейся на рычаг трубкой. Без диска. Джо снял трубку, и женский голос произнес: «Номер, пожалуйста». Джо повесил трубку.

Система отопления исчезла. В углу комнаты громоздился газовый обогреватель, широкая жестяная труба поднималась по стене почти до самого потолка.

В спальне Джо заглянул в шкаф и обнаружил черные вельветовые туфли, шерстяные носки, бриджи, голубую хлопковую рубашку, спортивный пиджак из верблюжьей шерсти и кепку для гольфа. Он выложил на кровать предназначенный для более официальных случаев темно-синий костюм в полоску, подтяжки, широкий цветной галстук и белую рубашку с целлулоидным воротничком. Боже, подумал он, натолкнувшись на сумку с клюшками для гольфа, какая древность.

Джо снова вернулся в гостиную. На сей раз он обратил внимание на то место, где раньше стояла его полифоническая система: тюнер точной настройки с мультиплексором, вертушка с невесомым звуконосителем, динамики, многоканальный усилитель — все исчезло. Вместо музыкального центра торчал высокий коричневый деревянный ящик с коленчатой ручкой и набором бамбуковых игл. Джо разгадал способ звуковоспроизведения, не поднимая крышки. Возле ящика лежала пластинка с черным кружком фирмы «Виктор» на 78 оборотов. Турецкие мелодии в исполнении оркестра Рея Нобеля.

Все, что осталось от его коллекции дисков. Завтра, может быть, возникнет фонограф с восковым цилиндром. Для извлечения звука придется крутить рукоятку и распевать религиозные псалмы.

Внимание Джо привлекла лежащая поверх всякого хлама газета.

Он взглянул на дату; вторник, 12 сентября 1939 года.

Интересно, подумал Джо. Вторая мировая война только что началась. Французам кажется, что они побеждают.

Он прочел следующий заголовок:

Газета стоила три цента. Это тоже удивило Джо. Что сейчас купишь за три цента? Он бросил газету на диван и снова подивился ее свежести. Вчерашний, самое позднее, позавчерашний номер. По крайней мере я знаю точную дату, до которой дошла регрессия, подумал Джо.

В поисках прочих изменений он дошел до комода в спальне. На нем в застекленных рамках стояли несколько фотографий. На всех был запечатлен Ранситер. Однако не тот, которого он знал. Ранситер — ребенок, маленький мальчик, молодой человек. Такой, каким он был очень давно, но все равно узнаваемый.

Джо вытащил бумажник. Там тоже оказались фотографии Ранситера. Ни одного снимка родных или друзей. Ранситер повсюду! Джо сунул бумажник в карман и вдруг с потрясением обнаружил, что он сделан из натуральной телячьей кожи. Что ж, это укладывается в схему происходящего. В старину кожа было доступна. Снова достав бумажник, Джо внимательно его осмотрел, ощупал и испытал весьма приятное ощущение. С нашей пластмассой не сравнить, подумал он.

Вернувшись в гостиную, Джо растерянно покрутился, пытаясь найти на стене знакомую прорезь для почты. Она исчезла. Джо задумался, пытаясь представить организацию почтового дела в старину. На полу, возле входа? Нет. В каком-то ящике… Он вспомнил термин — почтовый ящик. Хорошо, почта в почтовом ящике, а где ящик? В подъезде? Придется покинуть квартиру.

За почтой нужно спуститься на первый этаж — на двадцать этажей вниз.

— Пять центов, пожалуйста, — произнесла дверь, когда Джо попытался ее открыть. Хоть что-то осталось неизменным.

Платная дверь проявила врожденное упрямство и не поддалась процессу. Не исключено, что она одна и сохранится, в то время как остальные вещи претерпят бесконечные обращения в прошлое во всем городе… или во всем мире.

Он бросил пять центов, вышел на площадку и замер перед эскалатором, по которому несколько минут назад спустился с крыши. Движущаяся лента превратилась в пролет бетонных ступеней. Двадцать пролетов вниз, прикинул Джо. Ступенька за ступенькой. Невозможно. Ни один человек не способен пройти столько. Лифт. Он кинулся к кабине, но остановился, вспомнив, что произошло с Элом. А если я сейчас увижу то, что видел он? Старую железную клетку на стальном тросе, управляемую дряхлым придурком в форменной фуражке лифтера.

Это уже картинка не 1939 года, это год 1909, самая глубокая до сих пор регрессия.

Лучше с лифтом не связываться. Лучше по ступенькам.

Смирившись с этой мыслью, Джо начал спускаться.

И проделал почти полпути, когда в мозгу шевельнулась зловещая мысль. Назад он уже не доберется. Ни до квартиры, ни до крыши, где его ожидало такси. Спустившись на первый этаж, он там и останется, может быть, навсегда. Если только баллончик с УБИКом не окажется таким мощным, что восстановит лифт или эскалатор.

Прыгая через две ступеньки, Джо мрачно продолжал спуск.

Теперь уже поздно передумывать.

На первом этаже он обнаружил большой вестибюль с мраморным столом и двумя керамическими вазами с цветами ириса. Четыре широкие ступени вели к завешенному шторами парадному входу.