Камио стремглав бросился к ближайшей луже и принялся пить, пытаясь затушить бушевавший в животе пожар. Вернувшись, он обнаружил, что лисица доела все остававшееся в коробке до последней крошки.

— Ох, извини, — рассеянно заметила она, словно сделала это ненароком. — Ничего, мы еще добудем, для тебя. На этот раз ты будешь вырывать, а я отвлекать. Пожалуй, мы с тобой неплохо сработаемся, а?

— Что это за штука? — выдавил из себя осипший Камио.

— Ну, не знаю, как она называется, эта еда. Она хороша свеженькой, с пылу, с жару. Иначе совсем не то. В бачках все слишком быстро остывает, так что я туда не суюсь. Вкуснятина, правда? Горяченькая, остренькая. Я обожаю горяченькое. Ела бы да ела. Ничего другого я теперь и в рот не беру. Честно говоря, — задумчиво продолжала она, взглянув на понурого Камио, — поначалу у тебя в кишках будет твориться черт знает что. Света белого не взвидишь! Но к этому скоро привыкаешь. Надо прочувствовать вкус и языком, и нутром, тогда и получишь настоящее наслаждение. Ох, как я люблю горяченькое! И чтоб острого соусу побольше!

Теперь-то Камио понимал, почему друг О-тассо сбежал с другой лисицей. Эта чокнутая сама искала опасностей на свою голову — и все ради огненной дряни, способной прожечь камень, не то что желудок. Камио был отнюдь не робкого десятка, но он считал, если идешь на риск, в конце тебя должна ждать награда, а не наказание.

— Знаешь, я уже сыт, — сказал он. — Больше не хочу. Я и не был особенно голоден. На сегодня, думаю, хватит. Сходим туда завтра, ладно?

Лисица явно была разочарована, но не стала возражать и свернулась калачиком на куче тряпья.

— Ладно. Разбуди меня, когда придут люди. Хотя я сама проснусь. Эти проклятые машины так ревут, что никакого покоя от них нет. Ничего, Камио, скоро ты привыкнешь к жизни в живопырке. Я научу тебя всему, что сама знаю. Ведь когда у нас появятся детеныши, тебе придется одному добывать еду для всей семьи.

— Какую еду? Обычную или...

— Зачем нам обычная? — возмутилась О-тассо. — Нам нужна настоящая, горячая. Вырастим крепких, сильных детенышей. Нет, ты будешь приносить нам горячую, только горячую.

— Хорошо, — торопливо согласился лис. — Горячую так горячую.

Как только О-тассо уснула, Камио украдкой выскользнул через дыру в заборе. Нет, жизнь в этом городе совсем не похожа на жизнь в предместье, к которой он привык, размышлял про себя лис. Надо убираться отсюда прочь, туда, где еда прохладнее и вкуснее.

Неторопливой рысцой лис шел по вечерним улицам. Изредка ему встречались кошки и другие лисы, но люди почти не попадались. В этот странный седьмой день центр города отличался от предместья особенно разительно. В предместьях, вспоминал Камио, люди с утра высыпают из домов, копошатся на лужайках, возятся в садах, моют машины. Повсюду снуют собаки, а в полдень люди, принаряженные, в белых шляпах, важно шествуют к церквам. (Кстати, в другие дни, не в седьмой, церкви почти всегда пусты и в них можно без помех спрятаться. ) Потом люди принимаются ходить из дома в дом, друг к другу в гости. Здесь же, в центре, все люди словно сквозь землю провалились. Впрочем, Камио не имел ничего против.

Неплохо бы найти один из этих, как их, отдушек, про которые рассказывала О-тассо, мечтал он. Что может быть лучше места, где люди появляются лишь изредка, небольшими группами. У него на родине такие места, разумеется, тоже встречались, например вблизи от железных дорог. Только у тамошних лис не было для них специальных слов. Дома у Камио лисы разделяли все места на земле на опасные и безопасные. «Здесь опасно?» — первым делом спрашивали они при встрече с койотом или енотом. Все дикие животные, живущие в пригороде, считали своим долгом ответить на этот вопрос, даже если его задал извечный враг. Потом вы можете сражаться до смерти, но сперва ответить, не угрожает ли вам здесь людское вторжение.

— Отдушка, живопырка, напридумывали словечек, — бурчал Камио.

В этом городе животным, похоже, не приходилось сражаться друг с другом за пропитание так яростно, как у него на родине. Там, бывало, и двадцать ярдов не пробежишь, не встретив другого зверя. Хотя, спору нет, и еды там было больше. Здесь же главными городскими обитателями, как видно, были бродячие кошки, которые слонялись по улицам, как привидения. Судя по виду, злобы и коварства этим созданиям занимать не приходилось. Некоторые выглядели так, словно их разорвали на куски, а после наспех сшили. У многих не хватало глаз, ушей, а то и хвостов, на боках и на спинах были вырваны клочья шерсти. Да, похоже, нрав у местных жителей крутой, решил Камио.

Он брел по улицам, продуваемым ветром, и все больше убеждался — новый дом ему лучше искать не в этом городе. Из пропахших влажной землей аллей и бульваров бродячие кошки сверлили его холодными, немигающими, словно электрические лампочки, глазами. Стоило ему войти в парк, другие лисы бросали на него свирепые взгляды, ясно говорившие, что чужаку надо убираться подобру-поздорову. Покрытые паршой собаки вряд ли были способны загрызть Камио, зато вполне могли заразить его чесоткой. Нет, город оказался совсем не таким, как ожидал лис.

Вскоре Камио окончательно уверился, что город вовсе не то место, где он хотел бы провести остаток своих дней. Выяснилось, что жить на шумных людных улицах куда труднее, чем ему показалось сначала.

За три дня, прошедшие с тех пор, как он расстался с О-тассо, ему ни разу не удалось как следует поесть. Почему-то лис все время забредал в те районы, где невозможно было добыть и крошки съестного. В первый день его занесло в брошенный док — лучшего места, чтобы спрятаться от людей, не сыщешь. Животные там, однако, не селились. Даже крысы покинули пустые бетонные склады. У причалов по- прежнему стояли проржавевшие насквозь, дряхлые корабли, с которых давным-давно разгрузили все товары. Камио поспешил унести ноги из этого царства запустения. На второй день лис оказался в шикарном районе — дома там, казалось, были сделаны из стекла и упирались крышами в небо, тротуары сверкали чистотой, а люди, тоже точно стеклянные, поспешно выскакивали из дверей машин и влетали в подъезды. Судя по всему, они могли не есть целыми днями. На третий день Камио начал подумывать, что было бы разумнее остаться с О-тассо, несмотря на ее пагубное пристрастие к обжигающей перченой пище. Он приплелся в какие-то трущобы, — здешним жителям едва хватало еды для себя, и им нечего было выбрасывать в мусорные бачки. Те жалкие отбросы, которыми лис смог поживиться на помойке в этом нищенском квартале, ничуть не утолили его голода. Изнуренному Камио казалось, что его желудок вывалился наружу и тащится вслед за ним по булыжникам.

Вечером, прокравшись между бесформенными кучами тряпья — то были бродяги, ночующие прямо на земле, — Камио спустился вниз по аллее. На земле он наткнулся на черствую горбушку хлеба, покрытую плесенью. С жадностью сжевав свою находку, Камио вдруг заметил в самом конце аллеи труп другого лиса. Он подошел к мертвецу и со всех сторон обнюхал его. Остекленевшие глаза трупа уставились в глаза Камио. Охваченный странным трепетом, живой лис долго кружил вокруг мертвого. Трудно было решиться и вонзить зубы в окоченевшую плоть, в мясо, которое отнюдь не было пищей. Попадись Камио другое мертвое животное, наверное, он съел бы его. Но перед ним лежал соплеменник, и, хотя голова у Камио кружилась от голода, он не мог прикоснуться к трупу. Потухшие глаза смотрели сурово, челюсти были непреклонно сжаты, на острой морде застыло ожесточенное выражение. «Куда же так строго смотрит мертвец, — размышлял Камио, — возможно, не в мир, который он оставил, а в себя самого». И как тонка, как ненадежна грань, отделяющая его, живого, от того, кто недвижно распростерся на земле. Легкие Камио полны воздуха, легкие мертвеца пусты — вот и все! Лишь глоток воздуха! Встреча со смертью угнетающе подействовала на Камио, и он торопливо покинул аллею.

Несколькими минутами позже его вырвало только что съеденной горбушкой. Крысиная отрава, догадался лис. Как только он сразу не распознал этот запах? К счастью, его желудок оказался умнее и