Законченные рисунки еженедельно отбираются. Если в течение двух недель он будет соблюдать установленные правила, его привилегии будут постепенно восстановлены.

Билли согласился на эти условия.

«Распавшийся» Билли соблюдал правила, чувствуя, что медицинский персонал превратил для него клинику в тюрьму. Он снова терпел наказание за то, чего не совершал. Артур и Рейджен все еще отсутствовали, и большую часть времени Билли проводил у телевизора вместе с другими пациентами.

Первое, что ему разрешили после двух недель строгого режима, – это визиты писателя.

Со времени нападок «Диспэч» Учитель не появлялся. Билли смущало, что он не помнит того, что с ним происходило, и не может сообщить никаких деталей. Чтобы избежать путаницы, они с писателем решили обозначить распавшегося, нецельного Билли как «Билли-Н».

– Все будет хорошо, – сказал Билли-Н писателю. – Я мало чем могу помочь, вы уж простите. Но я смогу, как только появятся Артур с Рейдженом.

В следующую пятницу, 22 мая, с писателем все еще разговаривал Билли-Н. Запинающаяся речь, отсутствующий взгляд, общее состояние депрессии огорчили писателя.

– Для записи, – спросил он, – с кем я говорю?

– Это я, Билли-Н, какой и был. Артура и Рейджена все еще нет. Извините.

– Не извиняйся, Билли.

– Мало от меня проку…

– Ничего, все нормально. Мы ведь можем говорить.

Билли кивнул, но выглядел апатичным и каким-то безжизненным.

Поговорив немного, писатель предложил спросить персонал, не отпустят ли Билли погулять с ним. Разыскали Норму Дишонг, и та разрешила прогулку, но лишь на территории клиники.

Был яркий, солнечный день. Они неспешно прохаживались по дорожкам, и писатель предложил Билли пройти по маршруту, которым шел Денни, когда поднялся на вершину холма.

Не зная точно дороги, но чувствуя примерное направление, Билли попытался восстановить, что же случилось в тот день. Все было бесполезно – он почти ничего не помнил.

– Есть место, куда я люблю ходить, когда я один, – сказал он. – Пойдемте туда.

По пути писатель спросил:

– Что происходит с другими людьми в твоей голове, когда ты только частично воссоединяешься? На что это похоже?

– Я думаю, это можно назвать заменой, – сказал Билли. – То, что они называют «общим сознанием». Словно я проникаю в сознание вместе с кем-то еще. Мне кажется, это происходит постепенно… Я не думаю, что каждый имеет общее сознание с каждым, но все как-то постепенно раскрывается… Часто кто-то знает, что происходит с кем-то, но я не знаю, почему и как.

Билли помолчал, потом продолжил:

– Скажем, на прошлой неделе был большой спор между доктором Колом, еще одним психиатром и тем защитником прав клиентов. Там был Аллен. Он с ними спорил. Потом он встал и сказал: «Идите вы к черту. Встретимся в Лиме» – и вышел. Я сидел в кресле в прихожей и вдруг услышал именно эти слова. И я закричал: «Что? Эй, подожди минуту! Что значит “Лима”?» Я сижу на краю кресла, испугавшись, потому что слышу разговор, происшедший секунды назад, как мгновенное повторное проигрывание, и это говорил уже кто-то другой. Я увидел другого психиатра, который вышел из комнаты, и сказал ему: «Послушайте, ребята, вы должны мне помочь». Он говорит: «Что ты хочешь этим сказать? » Тут я задрожал и говорю ему, что вот сейчас услышал в голове. Спросил его: правда ли, что я сказал, чтобы меня послали в Лиму? Психиатр и говорит: «Да». А я заплакал: «Не слушайте меня, не слушайте, что я говорю».

– Такого никогда раньше не было?

Билли задумчиво посмотрел на писателя.

– Наверное, это первый признак общего сознания без полного слияния.

– Ведь это очень важно!

– Но и жутко. Я плакал, кричал. Все, кто был в комнате, повернулись и смотрели на меня. Я не знал, что я только что сказал, и удивлялся: «Почему все смотрят на меня?» И снова услышал это в голове.

– Ты все еще Билли-Н?

– Да, я Билли-Н.

– Ты – единственный, кто слышит это мгновенное воспроизведение?

Он кивнул:

– Потому что я – «хозяин», ядро. Тот, кто вырабатывает общее сознание.

– И как ты при этом чувствуешь себя?

– Наверное, я поправляюсь. Но это страшно. Иногда я спрашиваю себя: да хочу ли я поправиться? Стоит ли выздоровление всего того, через что мне приходится проходить? Или я должен похоронить себя в этом мозгу и забыть обо всем?

– И каков же ответ?

– Не знаю…

Билли стал спокойнее, когда они подошли к небольшому кладбищу возле школы для умственно отсталых.

– Я прихожу сюда изредка, когда хочу в чем-то разобраться. Это печальное место.

Писатель посмотрел на небольшие надгробия, многие из которых опрокинулись и заросли травой.

– Интересно, почему на них только числа?

– Когда у человека нет ни семьи, ни друзей, – пояснил Билли, – и никто о нем не спрашивает, то после смерти все записи о нем уничтожаются. Как будто он и не жил. Правда, есть список, кто и где захоронен, – на случай, если кто-то все же объявится. Большинство умерло от лихорадки в… думаю, в тысяча девятьсот пятидесятом году. Но есть здесь и тысяча девятьсот девятый год, и даже раньше.

Билли стал бродить среди могил.

– Прихожу сюда и сижу на насыпи – вон там, у сосен. Никто не мешает. Конечно, на кладбище грустно. Но есть и спокойствие – видите, как вон то мертвое дерево склоняется над могилой? В этом и красота, и достоинство.

Писатель кивнул, не желая прерывать Билли.

– Это кладбище задумали в форме круга. Видите, могилы идут в виде большой спирали? Потом, когда пришла лихорадка, а места уже не было, стали хоронить рядами.

– Тут еще хоронят?

– Одиноких, у кого нет семьи. Это плохо. Вам бы понравилось посетить могилу родственника и увидеть на ней только номер сорок один? А дальше, на насыпи, надгробия вообще кучей свалили. Вот это действительно грустно – никакого уважения к мертвым. Надгробия, которые в хорошем состоянии, поставлены людьми, нашедшими своих родственников, там и имена есть. Людям интересны истории своих семей, они хотят знать, откуда они родом. Когда они видят, что их предки лежат тут под номерами, все просто в шоке. «Это моя семья. Она достойна большего уважения» – так они говорят. Ведь неважно, был ли человек «черной овцой», больным или еще кем-то. Грустно, что здесь мало приличных надгробий. Я проводил здесь много времени, когда мне позволяли бродить везде…

Он усмехнулся и добавил:

– Когда я мог бродить.

Писатель понял, что он специально подчеркнул слово «бродить», использованное в заголовке «Диспэч».

– Я рад, что ты можешь посмеяться над этим. Надеюсь, ты больше не поддашься им.

– Ни за что. Самое плохое позади, так мне кажется. Я понимаю, что впереди много всякого, но не