– Это не обсуждается. Я очень застенчив.

Де Грюн хохотнул.

– Вы не показались мне застенчивым.

Бестер посмотрел на него в упор.

– Я застенчив, – повторил он. – Если вы напечатаете мой портрет, я подам на вас в суд.

– Что, вы что-то вроде военного преступника?

– Да, конечно, – саркастично молвил Бестер. – Я тайный предводитель дракхов.

Де Грюн весело пожал плечами.

– Можете быть, мне-то что. Отлично. Никакого портрета. Что-нибудь еще?

– Больше ничего. Вы получите следующую статью завтра.

Но он не принялся за статью тотчас. Вместо этого он вернулся в свою комнату и угостился рюмкой перно. И для начала рассмотрел ясную дорогу позади себя.

Со дня рождения стезя, простиравшаяся перед ним, была прямой и выверенной, как стрела энтропии. Он никогда не сомневался в том, куда идет, хотя путь часто был узок, как натянутый канат.

Затем была война, ее последствия и бегство. Неожиданно перед ним вовсе не оказалось дороги – или, скорее, все неровные тропы не вели ни к чему хорошему. Затем – Париж, где он открыл, что может делать почти что угодно, быть почти кем угодно. Где он впервые получил представление о свободе.

Но даже свобода нуждается в направлении, пути, плане. И вот он сформировался, из хаоса и радости. Это было так замечательно, так восхитительно, что он боялся думать об этом, строить планы, отвлекаясь от настоящего момента.

Но если он просто продолжит полагаться на удачу, то окажется на грани неприятностей. Жизнь научила его, что Бог играет в кости со вселенной. А во всякой игре кости выпадают не тому, у кого везучая рука, но тому, кто знает, как метнуть кости как следует. Или как повернуть их так, чтобы перевес был в его пользу.

Он уставился на пустое поле перед собой и думал о книге, которую Луиза хотела, чтобы он написал. Он подумал о всекосмической крапленой игре и начал забавляться с заглавием: 'Жульнические кости: история телепата'. Нет, этого делать нельзя.

Он допил вино. Кости всегда выпадали в пользу телепатов, если они знали, как бросить. Нормалы знали об этом. Потому-то нормалы всегда пытались держать их вне игры, убить, запереть или приручить их как домашних животных. Телепаты были следующей ступенью эволюции, кардинальным шагом вперед – как тот первый предок приматов, который родился с одним, иначе повернутым, пальцем, противостоявшим остальным.

Вот оно. Он очистил экран.

'Третий палец' – написал он.

Он хотел рассказать историю не о себе, но о своем народе. Обо всех своих собратьях, даже тех, кто предал его, и – хуже того – предал свой вид.

Он сделает это. Но сперва он должен сделать кое-что еще.

Жюстин Акерман непонимающе смотрел на него несколько секунд, затем его осенило узнавание.

– Мистер Бестер? – спросил он.

Бестер слегка просканировал его, удовлетворенно кивнул.

– Что ж, я таки проделал с тобой хорошую работу. Ты меня не помнишь, а?

– Да, сэр – конечно, помню. Мы вместе работали в бразильском лагере.

– Да-да, я имел в виду… О, не бери в голову.

Акерман бросил окрест нервозный взгляд.

– Не войдете ли, сэр? – он чуточку повернулся, жестом приглашая в комнату, взглядом избегая Бестера.

– Нет, Жюстин. Но мне нужно, чтобы ты пошел со мной.

– Зачем?

– Ты давно знаешь меня, Жюстин. Ты когда-нибудь задавал мне вопросы? Это важно.

– Но, сэр, я уже собирался спать. Уже поздно, и я…

– Пожалуйста. Прошу тебя как старый друг, а не как старый командир.

Акерман помедлил еще секунду. Бестер мог ощутить его страх и любопытство.

– Позвольте мне одеться.

Консьержа не было на месте. Бестер навел на него дремоту, ему в любом случае нужно было кое-что проделать.

Воздух был теплым, когда они шли через полуночный город, пока наконец не пришли на набережную Сены. Далеко слева Эйфелева башня выделялась своим старинным силуэтом на фоне освещенного городскими огнями подбрюшья облаков. Они выглядели, подумал Бестер, как серные облака на Хериге 3, тяжелыми и ядовитыми.

– Присядем, – сказал Бестер, опускаясь на причал. Вдалеке от сердца города было безмолвно.

Акерман сел с опаской.

– Я не могу поверить, что вы на Земле, сэр, – осмелился произнести он. – Вам здесь быть опасно. – Он остановился, посмотрев на руки Бестера. – Особенно если вы продолжаете носить эти перчатки. Мы их больше не носим.

Бестер усмехнулся.

– Мне опасно находиться везде, – сказал он, следя за лодочкой, почти беззвучно двигавшейся вверх по стеклянно-черной поверхности Сены. – Я почти везде пытался. Маленькие колонии. Негуманоидные миры. Я провел почти год на одной из своих баз – на астероиде, чуть не спятил в этой тюрьме. Они все время находили меня. Может, они и здесь найдут меня, а может – нет.

Когда я решил приехать сюда, я думал, что Земля – мой лучший шанс. И все еще думаю. Но я пришел спросить у тебя, Жюстин – известно ли тебе место? Какое-нибудь, куда они никогда не заглянут, куда я мог бы отправиться, где мог бы спокойно дожить свою жизнь?

Жюстин опустил голову.

– Подумай хорошенько, Жюстин. Это очень важно для меня.

– Нет, сэр. Они желают вам зла. Мне не приходит на ум никакое место.

– Что ж. Я попытался. Был маленький шанс, что ты придумаешь что-нибудь, чего я не придумал. И я дал тебе этот шанс.

– Мистер Бестер, пожалуйста… – Акерман собирался перевести взгляд на Бестера, но так и не увидел его. Бестер уже приставил к голове Акермана дуло пистолета и нажал на курок. Оружие вздохнуло, вздохнуло снова. Акерман – тоже, пока малокалиберные пули рикошетили внутри его черепа, кромсая его мозг, но не оставляя ни выходных отверстий, ни отвратительных брызг крови.

Акерман покачнулся и стал оседать. Бестер подхватил его и удержал прямо, затем достал из кармана пластиковый пакет и резиновую ленту и укрепил пакет на голове у Акермана. Это будет предохранять от малейшего попадания крови на что-либо.

Пластик втянулся от вдоха Акермана, и его грудь напрягалась понапрасну следующую минуту или около того. Бестер оградил себя непроницаемыми блоками – он не хотел чувствовать смерть Акермана. Он делал это слишком часто за свою жизнь – однажды он понял, что это стоило ему души.

Он получил душу назад и не собирался рисковать ею снова – не теперь. Когда он убедился, что Акерман умер, он снял пакет. Затем, почти

бережно, он столкнул его в реку. Тело утонуло, уносимое течением. Оно снова всплывет, конечно, но, как в любом большом земном городе, людей в Париже убивали каждый день и каждую ночь. Оно пополнит собой статистику, ничего более. Ничто не связывало его с Альфредом Бестером, тем паче с Клодом Кауфманом.

По пути обратно домой он начал набрасывать в голове первую главу своей книги. Это помогло. Когда, позднее, он пришел на место, его уныние смягчилось до меланхолии.