Лист упал на таежную тропку, Полыхает заря над рекой. Мы отыщем дорогу надежную К новой жизни, товарищ, с тобой. Мы стали семьею и этим горди-и-имся, Нам лагерь родной зимней ночью присни-и-ится, Где мы с тобой трудились, где многого добились, Душою стали чище, умнее и добрей…

Словосочетание «на свободе» в припеве оригинала было грамотно заменено вожатым на нейтральное «зимней ночью». Хотя, в принципе, под шумок, сошло бы и прежнее.

Зинаида Андреевна чуть не прослезилась. И без колебаний отдала победу шестой яхте. Мо-ло-д-цы! Мо-ло-д-цы! Даже текст сами написали!

К сожалению, не удалось выиграть конкурс на лучшее оформление яхты. Воспитатель умел рисовать только крестики, а вожатая Леночка была искусна лишь в вокале. Поэтому плакаты малевал хулиган Жуков. Который, как выяснилось позже, и не малевал вовсе, а перепоручил рисовать их шнырям, пардон, младшим товарищам, среди которых не нашлось ни Шишкиных, ни Малевичей.

На первые же выходные с большой земли приезжал на конспиративную встречу Сергей. Доложить обстановку. Вести не особо обрадовали педагогов. Розыск их персон не только не ослабили, а наоборот, прислали подмогу из соседних регионов. За головы беглых каторжников местный шериф объявил награду в тысячу золотых талеров. Негласно было разрешено живыми их не брать.

Во-вторых, информация Татьяны Павловны не оказалась газетной уткой. На окраине Тихомирска, в тайге, действительно нашли задушенную и ограбленную женщину. Никто в городе не сомневается, что ее убили беглецы. Еще на них хотят повесить нападение на часового в местной воинской части — там оглушили часового и отобрали автомат с двумя рожками. Мать Сергея, Надежда Михайловна, осторожно поинтересовалась, до конца ли сын уверен в честном облике своих приятелей. К ним в квартиру все-таки нагрянули гости из отдела собственной безопасности и как бы невзначай произвели основательный обыск. Но ничего не нашли, а матушка даже на перекрестном допросе не выдала страшной тайны. Одно успокаивает: розыск беглецов носит больше бумажный характер — приданные силы добросовестно пропивают командировочные и дальше двора общежития-гостиницы редко куда выходят. И сюда точно не приедут.

Педагоги попросили сообщника привезти новые бритвенные станки и сменное белье. Иначе вонь от нестиранных тельняшек скоро начнет привлекать голодных волков, а дети начнут прятаться под кровати.

С Татьяной Павловной Виктор Сергеевич по-прежнему вел себя, как скромный школяр, боясь оказывать какие-либо знаки внимания. Общались они в основном на темы поведения Арсения и погоды. Хотя, как показалось воспитателю, она проявляла к нему определенный интерес. И не только по производственной линии. Впрочем, Сумрак плохо разбирался в женщинах, а ее улыбки могли означать все что угодно. Он пока так и не решился выяснять, что там у Татьяны Павловны с личной жизнью. Парадокс, но любой вариант ответа его бы не устроил. Будь она несвободна, он бы здорово переживал, а будь свободна — переживал бы еще больше, ведь у его чувств к ней никаких перспектив. Был третий вариант — не попадаться маме Арсения на глаза и каленым железом выжечь ее из сердца. Но не получалось. Больше второе, чем первое. Да еще Евгений Дмитриевич со своими ужимками. Как начнет к ней подкатывать, так и хочется ему хук справа зарядить. Про букетик в бутылочке тоже у нее не уточнял. Через неделю, кстати, в комнатке появился новый. Мало того, под бутылкой лежало вырезанное из тетрадного листа раскрашенное розовым фломастером сердечко. И опять не удалось засечь дарителя. Вожатый в засаде сидеть отказался, мол, хватит — за десять лет насиделся. Поклялся, что к подарку никакого отношения не имеет. Если бы, не дай бог, влюбился бы в напарника, так бы прямо и заявил, а не подкидывал ему на шконку букетики и сердечки.

— Слушай, — как-то раз после отбоя стеснительно обратился к нему воспитатель, — у меня вопрос один… Личный. Только между нами.

— Задавайте, Виктор Сергеевич. Отвечу с удовольствием, если смогу.

Помявшись, Сумрак наконец решился:

— Как сейчас… В общем, как за женщинами ухаживают?

— Чего, запал, что ли, на кого?

— Пока нет, но на воле пригодится.

— Понятно. За то время, пока вы, уважаемый Виктор Сергеевич, находились в местах лишения свободы и воевали в Чечне, отношения между полами существенно упростились. Это раньше там цветочки, конфетки, песни под луной… А нынче в вашем возрасте женщин не соблазняют. Их покупают. Как на рынке. Но покупать вам, как я знаю, не на что. Поэтому попробуйте на халяву. Подходишь к дамочке, спрашиваешь, не помешаешь ли? Если разрешит, подсаживаешься и… все.

— Что «все»?

— Предлагаешь заняться любовью. Можно, конечно, пару анекдотов рассказать, поюморить, а лучше книжку какую-нибудь обсудить или кино. Для верности. Если не разрешит присесть, значит — пролет. Ну а разрешит — считай, повезло.

— Хорош глумиться! Я серьезно спрашиваю!

— А я серьезно и отвечаю! Двадцать первый век на дворе. Компьютерные технологии. Сейчас по Интернету девок клеят.

Воспользоваться советом напарника Виктор Сергеевич сумел только отчасти. Возвращаясь из столовой, заметил Татьяну Павловну. Она сидела на траве, постелив полотенце, и читала какую-то книгу.

— Не помешаю? — волнуясь, произнес «пристрелочную» фразу Виктор Сергеевич.

— Ой, Виктор Сергеевич… Нет, конечно. Присаживайтесь.

Сумароков опустился рядом.

«А не заняться ли нам любовью?»

— Хорошая погода.

— Замечательная, — согласилась воспитатель первого отряда.

Его опять начало клинить, и только неимоверным усилием воли он сумел взять себя в руки. И то не до конца.

— Что читаем?

— Ошо, «Вопросы воспитания». Не читали?

— Ну как же… Давно, правда… Еще в педучилище.

— Надо же… И как вы к нему относитесь?

— К Ошо? Хорошо… Читать можно. Хотя, по мне, Сенека круче.

— Интересно… Вот послушайте, что я сейчас нашла… — Татьяна Павловна опустила глаза на страницу: — «Весь наш образ воспитания детей направлен на то, чтобы сделать их рабами — рабами политических идеологий, социальных идеологий, религиозных идеологий. Мы не даем детям ни малейшего шанса думать самим, искать свое собственное видение»… Или вот еще: «Вы учите детей вещам, которых не знаете сами». По-моему, это очень верно. Посмотрите, мы приучаем их жить строго по режиму, потом они будут так же приучать своих детей… А в итоге — психологическое рабство.

— Без режима нельзя, — Виктор Сергеевич на несколько сантиметров пододвинулся к воспитательнице, — бардак.

— Конечно. Но нельзя расписывать все по минутам. Дети к этому быстро привыкают и отучаются жить и думать самостоятельно… Разве не так?

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату