- Как?

- Мина.

- Боже! Он выживет?

- Кто знает. Нам нужен госпиталь.

- Я видел его, – Ноулз вошел в город через меньшую брешь, атакованную легкой дивизией, и вел свой отряд на север, через толпу на узкой улице. – Проходил по пути сюда. Монастырь. Здесь Кроуфорд.

- Ранен? – Шарп считал, что Черный Боб Кроуфорд несокрушим. Командующий легкой дивизией был самым сильным человеком в армии.

Ноулз кивнул:

- Пуля. Плоховато. Говорят, не жилец. Туда, – он указал на большое каменное здание с крестом на крыше и клуатром-аркадой, залитым светом факелов. Раненые лежали снаружи, окруженные заботой друзей, а из верхних окон раздавались крики боли: хирурги и их зазубренные лезвия уже приступили к работе.

- Внутрь! – Шарп протолкался через затор на входе, проигнорировал монахиню, которая пыталась его остановить, и силой освободил путь для носилок полковника. Мозаичный пол был залит свежей кровью, в колеблющемся свете свечей казавшейся черной. Вторая монахиня оттолкнула Шарпа в сторону и склонилась над Лоуфордом. Увидер золотое кружево и элегантный мундир, сейчас порванный и залитый кровью, она начала скороговоркой отдавать команды сестрам. Полковника пронесли через дверь под аркой навстречу всем тем ужасам, которые только могли придумать для него хирурги.

Оставшиеся молча переглянулись, каждое лицо выражало усталость и скорбь. Полк Южного Эссекса, так многого добившийся под командованием Лоуфорда, должен был измениться. Солдаты могут принадлежать к какой-нибудь армии, носить мундир какого-то полка, но живут они в батальоне, и только от командира батальона зависит их счастье. Они мыслят одинаково.

- Что теперь? – устало проговорил Форрест.

- Вам надо поспать, сэр, - грубо сказал Лерой. – Утром смотр, сэр? Приказы будут у бригад- майора.

Шарп вдруг осознал, что Форрест будет командовать до появления нового человека.

Форрест кивнул. Он вяло махнул рукой в сторону двери, за которой скрылся Лоуфорд:

- Мне надо доложить об этом.

- Я знаю, где будет штаб, сэр. Позвольте, я провожу, - сказал Ноулз, тронув Форреста за локоть.

- Возможно... - заколебался было Форрест, но, заметив отрезанную руку на выложенном плиткой клетчатом полу, поперхнулся и замолчал. Шарп пнул руку подальше, под большой деревянный сундук.

- Пойдемте, сэр, - Форрест, Лерой и Ноулз вышли. Шарп обернулся к лейтенанту Прайсу и сержанту Харперу:

- Найдите роту. Проверьте, чтобы все были размещены.

- Да, сэр, - Прайс казался потрясенным. Шарп легко стукнул его в грудь:

- Будь трезвым.

Лейтенант кивнул, затем умоляюще взглянул на Шарпа:

- Может, наполовину трезвым?

- Полностью трезвым!

- Пойдемте, сэр, - Харпер повел Прайса прочь, не оставив ни малейшего сомнения в том, кто здесь командует.

Шарп видел людей, прибывающих в монастырь: ослепших, хромых, окровавленных, французов и британцев. Он пытался не обращать внимания на крики боли, но это было невозможно: звук проникал повсюду, отравляя чувства, как едкий дым, которым этой ночью заполнились городские улицы. Офицер в стрелковом мундире 95-го, плача, спускался по ступеням. Заметив Шарпа, не зная, к кому обращается, но видя в Шарпе другого стрелка, он произнес:

- Совсем плох.

- Кроуфорд?

- Пуля в позвоночнике. Не могут достать. Наш черт стоял посередине бреши, прямо в самом гребаном центре, и кричал, чтобы мы шевелили задницами. Они подстрелили его!

Офицер-стрелок вышел в холод ночи. Кроуфорд никогда не просил своих людей сделать что-то, чего он сам бы не сделал, и он должен был стоять там, плюясь и изрыгая проклятия, вести своих людей в атаку – а теперь умирать. Армия не сможет оставаться той же, что раньше.

Все меняется.

Часы пробили десять, и Шарп подумал, что прошло всего три часа с момента, как он поскользнулся на снегу по пути к бреши. Только три часа! Дверь, через которую унесли Лоуфорда, открылась, солдат вытащил тело. Это был не полковник. Труп, который тащили за ноги, оставлял на плитах пола склизкий кровавый след. Дверь осталась открытой, и Шарп подошел к ней, встал на пороге и взглянул в залитую светом свечей покойницкую. Он вспомнил солдатскую молитву, ежеутреннюю и ежевечернюю: храни меня, Боже, от ножа хирурга. Лоуфорд лежал, крепко привязанный к столу, мундир с него срезали. Санитар склонился над его грудью, заслоняя лицо, а хирург в жестком от крови фартуке цвета выгоревшей охры брюзжал, с силой нажимая на нож. Шарп видел ноги Лоуфорда, все еще в сапогах, затянутых кожаными ремешками, со шпорами, выгибающимися лебедиными шеями. Хирург потел. Свечи мигнули, и Шарп увидел забрызганное кровью лицо: «Захлопни эту чертову дверь!»

Шарп закрыл дверь, пытаясь вытравить из памяти вид отсеченных конечностей и ожидающих выноса трупов. Ему нужно было выпить. Все менялось. Лоуфорд под ножом, Кроуфорд умирает наверху – новый год сыграл с ними злую шутку. Он стоял в густой тени холла и вспоминал газовые фонари на Пэлл-Мэлл в Лондоне, которые видел всего пару месяцев назад. Говорили, это чудо света, но ему не верилось. Газовые фонари, паровые двигатели, идиоты в офисах с их заляпанными очками и аккуратными папками, новые обитатели Англии, которые свяжут весь мир трубами, каналами, бумагами и, главное, порядком. Порядок прежде всего. Англия не хочет знать ничего о войне. Герой войны – чудо на неделю, и то если не покрыт шрамами, как нищие на лондонских улицах. Там были люди только с одной половиной лица, страдающие от гнойных язв и паразитов, люди с пустыми глазницами и рваными ртами, оборванцы в тряпье, выклянчивающие мелочь «для старого солдата». Он видел, как их прогоняли, чтобы ничто не пятнало чистый свет фонарей на Пэлл-Мэлл. С кем-то из них Шарп сражался бок о бок, видел, как они падали тяжело раненными на полях сражений, но их стране было наплевать. Были, конечно, военные госпитали в Челси и Килмейнхеме, но за лечение в них платили солдаты, а не страна. Страна хотела, чтобы солдаты убирались прочь с дороги. А Шарп хотел выпить.

Хлопнула дверь операционной, и Шарп, повернувшись, увидел, как Лоуфорда несут на тряпичных носилках по широкой лестнице. Он метнулся к санитару:

- Как он?

- Если гнить не начнет, сэр… - человек не закончил. Из носа у него лило, но он не мог даже вытереться, потому что обеими руками держал носилки. Он шмыгнул носом. – Ваш друг, сэр?

- Да.

- Сегодня больше ничего сделать нельзя. Приходите завтра. Мы о нем позаботимся. Лейтенант- полковники и все, кто выше, у нас на втором этаже, сэр. Чертова роскошь. Не то, что в подвале, - санитар мотнул головой. Шарп мог себе это представить, поскольку неоднократно видел сырые подвалы, где раненые были свалены на кишащие паразитами топчаны, причем половина «палаты» всегда оставлялась под мертвецкую, где безнадежные могли просто сгнить. Он проводил взглядом носилки и пошел к выходу.

Сьюдад-Родриго, великая крепость севера, пала. Историки запишут этот факт, и через много лет победа будет вспоминаться с гордостью. Всего за двенадцать дней Веллингтон ошеломил, осадил, атаковал и взял город. Победа. И никто не вспомнит имена тех, кто пал в бреши, кто пытался заставить замолчать огромные орудия-убийцы в толще стены. Англичане будут праздновать. Они любят победы, особенно далеко от дома – это укрепляет их чувство превосходства над французами. Но этого они знать не хотят: ни криков раненых, ни тупого стука отсекаемых конечностей, ни размеренного тяжелого стука капель крови с потолка холла. Шарп выскочил на холодную улицу и, поежившись, поплотнее закутался в шинель, защищаясь от внезапной метели. Для него в этой победе не было радости, только чувство утраты, одиночества и какого-то