рейхсминистра Шпеера, что еще больше обостряло неприязненные отношения между ним и начальником генштаба.

Мне было официально запрещено пользоваться «пораженческими» донесениями Томаса. Это безудержные фантазии потерявшего связь с реальной действительностью генерала; или же Гальдер успел заразить меня нытьем и пессимизмом, как это произошло с большинством командующих группами армий; он не допустит… и т. п. Не вызывало никаких сомнений: поиски «главного виновника» находятся в самом разгаре, а вскоре последуют и организационные выводы.

Через некоторое время фюрер в присутствии генерала Шмундта уведомил меня, что намерен наконец избавиться от Гальдера. Я нарушил слово, данное самому себе после скандальной истории с Листом, — ни при каких обстоятельствах не давать кадровых рекомендаций фюреру — и предложил ему назначить Манштейна начальником генерального штаба сухопутных войск. Гитлер отклонил предложение, мотивируя на этот раз тем, что не может позволить себе такую роскошь — лишиться прекрасного фронтового командира. Тогда я настоятельно стал предлагать ему кандидатуру Паулюса. Последовал категорический отказ. Уже решено, что после завершения боев за Сталинград Паулюс сменит генерала Йодля. Вопрос решен: все оговорено со Шмундтом — и ноги Йодля в штабе оперативного руководства больше не будет. И вообще завтра Шмундт вылетает в Париж за генералом Цайцлером, который станет преемником Гальдера. Я попытался объяснить, что на посту начальника штаба группы армий «Запад» фон Рундштедта генерал Цайцлер решительно незаменим, и предостерег фюрера от принятия подобного решения, поскольку генерал — не тот человек, который требуется армии в сложившихся обстоятельствах. Я имел полное право на подобного рода заявление, поскольку слишком хорошо знал Цайцлера, хотя и считал его блестящим штабным работником уровня армии или группы армий.

24.9.1942 г. в моем присутствии Гитлер вызвал Гальдера в ставку. Фюрер произнес длинный монолог. Он искренне пытался наладить отношения, но больше работать так не может, поэтому решил взять нового начальника генштаба. Гальдер молча выслушал, встал и вышел из кабинета фюрера со словами: «Что же, в таком случае я убываю из генштаба!»

Через два дня началась «эра» Цайцлера в тесном союзе со Шмундтом, главным инициатором этого назначения. Нужно заметить, что генерал уже давно привлекал пристальное внимание фюрера. Цайцлер хорошо зарекомендовал себя во время польской кампании на посту начальника штаба корпуса, затем служил под началом Клейста (прорыв танковой группы через Седан на Абвиль), был одним из организаторов обороны побережья на «Атлантическом вале», отличился при отражении британского десанта под Дьепом летом 1942 г. В конце концов, я сам был заинтересован в том, чтобы начальником генерального штаба сухопутных войск оказался человек, облеченный доверием фюрера.

Йодль и я надеялись, что отныне наше сотрудничество с ОКХ станет более гармоничным: в свое время Цайцлер в течение ряда лет был Ia Йодля и не только был знаком с нашей точкой зрения на организацию высшего командования вооруженными силами, но и разделял ее. К сожалению, нашим ожиданиям не суждено было сбыться: во—первых, Цайцлер с самого первого дня подчеркнуто соблюдал дистанцию между нами; во—вторых, сразу же предпринял попытку отстранить нас от оперативно—штабной работы на восточном направлении.

Цайцлер считал, что Йодль односторонне заинтересован в положении на других театрах военных действий, следовательно, как лицо пристрастное он, а вместе с ним и я, будем оказывать «неправильное» влияние на фюрера, поэтому с некоторых пор генерал стал докладывать оперативную обстановку Адольфу Гитлеру в наше отсутствие.

Новому начальнику генштаба досталось тяжелое наследие. Единственным более или менее благополучным театром военных действий была Северная Африка, где двум танковым и одной легкой пехотной дивизиям Роммеля при использовании нескольких итальянских соединений и при поддержке воздушным флотом Кессельринга удалось добиться ошеломляющих успехов. Что касается Восточного фронта, то здесь наше положение было угрожающим: ожесточенные и бесперспективные бои на северных отрогах Кавказа, крайне неустойчивое положение слабого степного фронта между кавказскими предгорьями и Сталинградом, кровопролитные бои на подступах к Волге и в самом Сталинграде, готовый вот—вот рухнуть донской фронт союзников. И не дающие покоя вопросы: где русские резервы? когда и при каких обстоятельствах начнется их контрнаступление?

Сталинградская мясорубка перемалывала одну дивизию за другой. Хотя нашим войскам удалось прорваться к Волге с севера, юга и в самом городе, в Сталинграде развернулись ожесточенные уличные бои за каждый дом, каждую улицу, каждый квартал. Победы немецкого оружия, за которые пришлось заплатить такой дорогой ценой, блестящие многоходовые контрудары между Волгой и излучиной Дона подстегивали желание немецких солдат покончить с последними защитниками последних городских кварталов и поставить победную точку в летней кампании 1942 г.

Отвлекающий маневр Красной армии в ноябре 1942 г., когда в ходе своевременно начатого контрнаступления русских оказалась наголову разбита 3 румынская армия, резко изменил оперативную обстановку на этом участке фронта: теперь, когда тылы 6 армии Паулюса оказались без прикрытия, возникла реальная угроза ее окружения. Катастрофы все еще можно было избежать — для этого требовалось незамедлительно сдать город, берег Волги и прорываться на запад. Только такой ценой можно было спасти 6 армию и, вероятно, разбить русских.

Со Сталинградом связаны мои самые страшные воспоминания о минувшей войне: запрещение попытки прорыва, идти на который было уже все равно поздно; тщетные попытки люфтваффе установить воздушный мост с осажденными; запоздалые и робкие попытки деблокирования сталинградского котла… К сожалению, не могу подробно описать те драматические события, не имея под рукой необходимых документов.

Сдача Сталинграда означала потерю целой армии и утрату стратегической инициативы, кроме того, она наносила невосполнимый ущерб германскому престижу. Как бы гениально ни были задуманы и разработаны планы летнего наступления, проигрыш одного только сражения был равносилен поражению во всей кампании 1942/43. Неудивительно, что наши недоброжелатели оживились, а русские получили прекрасный стимул для продолжения войны, выбив у нас из рук последний козырь.

Совершенно очевидно, что в тот момент речь шла о большем, чем сохранение или утрата 6 армии, — здесь, на Волге, решалась судьба всего Восточного похода. На мой взгляд, единственным выходом из создавшегося положения было максимальное сокращение линии фронта, стратегическое отступление и развертывание оборонительного фронта на рубеже от Черного моря или Карпат до Чудского озера. Для подготовки и укрепления новой линии обороны следовало использовать все имеющиеся силы, средства и резервы. В то время все это было нам еще по силам…

29.9.1946[81]

В. Кейтель — жене

Ставка фюрера, 3.8.1943

…Не следует обсуждать по телефону воздушную войну, развязанную против наших городов. Последствия бомбардировки Гамбурга чудовищны, а минувшей ночью состоялся новый налет. Боюсь, что похожая судьба уготована и Берлину. Особенно сейчас, когда ночи становятся длиннее, а дальность полетов бомбардировочной авиации противника увеличивается. Пожары в черте города еще опаснее, чем фугасы, поэтому я хочу, чтобы ты как можно быстрее выехала из Берлина…

Мне становится по—настоящему страшно, когда я представляю себе картины объятого пламенем города, потоки горящей нефти и фосфора, просачивающиеся в подвалы… Когда все вокруг в дыму, а температура повышается на десятки градусов, выбраться из бомбоубежища практически невозможно. Поверь мне, это не трусость, а осознание собственного бессилия на фоне разбушевавшейся в городских кварталах безжалостной стихии…