Альберта комбинированной атакой сухопутных и посадочно—десантных частей (с использованием транспортных планеров). В свое время он лично отрабатывал все детали операции с командирами и унтер —офицерами парашютного и приданного ему саперного батальонов на макете, построенном на секретном полигоне в Дессау.
Только по одному вышеописанному эпизоду можно представить себе, как нам приходилось «вкалывать» и почему иной раз обсуждение оперативного положения на фронтах и доклады затягивались на долгие часы. Фюрер целенаправленно приучал нас к методу руководства войсками, отличному от традиционных умений и навыков германского генералитета, личным примером доказывал необходимость разработки до мелочей операций любой степени сложности, а не обычной до недавних пор практике «спихивания» приказов по инстанции.
Фюрер появлялся в нашем барачном лагере дважды в день — около полудня и на вечернем докладе, который обычно делал Йодль. Кроме Западного фронта, ОКВ занималось норвежским театром военных действий, доставлявшим нам в течение всего мая немало беспокойства в связи с реальной угрозой утраты плацдарма в результате англо—французского контрнаступления. Каждые вторые сутки я вылетал в расположение войск, главным образом в штаб—квартиру группы армий фон Рундштедта, осуществлявшего сложный маневр — операцию прорыва с захождением на север. Начальником штаба был генерал фон Зоденштерн, мой старинный приятель и сослуживец по управлению рейхсвера в 1926–1923 гг. С ним я мог обсудить любые вопросы и пожелания фюрера, не опасаясь жалоб в ОКХ (Гальдеру) и обвинений по поводу «вмешательства высшего командования во внутренние дела».
Наши отношения с фюрером развивались гармонично. Определенные разногласия вызвали инициированные кронпринцем публикации мировой прессы о трагической гибели его сына и захоронении праха погибшего в Потсдаме.[66] Фюрер сказал мне, что не желает ритуального пролития королевской крови, и запретил призывать в действующую армию сыновей династических фамилий. Я придерживался той точки зрения, что служба в армии во время войны — не только священная обязанность каждого немца, но и его неотъемлемое право, будь он простым рабочим или принцем крови. Однако мне не удалось настоять на своем — и все принцы некогда правивших королевских домов были отозваны с передовой.
Вступление Италии в войну не улучшило оперативную обстановку на фронтах, а стало для ОКВ дополнительной обузой. Гитлеру не удалось сдержать порыв «воинственных римлян» хотя бы на некоторое время. Мы были кровно заинтересованы в этом, поскольку намечаемый дуче прорыв укреплений Альпийского фронта требовал поддержки с воздуха и вынуждал нас ослаблять действующие на парижском направлении подразделения люфтваффе, распылять силы и отправлять несколько авиагрупп в распоряжение «Командо Супремо». Несмотря на слабость французских укреплений в Альпах и нашу поддержку с воздуха, боевой дух итальянцев быстро сошел на нет, и наступление остановилось. Они вспомнили о своем союзническом долге, когда посчитали Францию окончательно поверженной. В дальнейшем римские воители стали для нас настоящим данайским даром — ничто не нанесло большего вреда установлению взаимопонимания с побежденными французами, чем амбициозные притязания Италии, отстаивать которые фюрер считал своим долгом.
Вершиной моей деятельности на посту начальника штаба ОКВ стало заключение перемирия с Францией в Компьенском лесу 22.6.1940 г. Требования победителей были разработаны штабом оперативного руководства накануне окончательного поражения французов и после обращения французской стороны с предложением заключить перемирие были сформулированы в моей редакции. В остальном мы не спешили, поскольку, прежде чем перейти к переговорной стадии, фюрер стремился к достижению определенных оперативных успехов, например выходу к швейцарской границе.
После того как время и место проведения переговоров были окончательно определены, Гитлер взял составленный мной текст соглашения на доработку и уточнение. После внесения поправок содержательная часть осталась без существенных изменений, но стилистически сам документ уже не имел ничего общего с составленным мной, была изменена и казавшаяся мне подобающей форма изложения, например, текст преамбулы был разработан и написан самим Гитлером от начала и до конца.
Торжественная церемония состоялась в специально привезенном салон—вагоне маршала Фоша, на том же месте в Компьенском лесу, где в 1918 году Германия униженно молила союзников о мире. Я был преисполнен чувства глубокого удовлетворения от свершившегося за унижения Версаля возмездия, с одной стороны, и уважения к солдатской чести побежденных, с другой…
Несмотря на то, что с согласия Геринга и Гитлера я уже пошел на определенные уступки в вопросе разоружения французских ВВС, на следующий день переговоров французы попытались получить новые послабления. По данным службы радиоперехвата, премьер—министр Петэн требовал от руководителя французской делегации «выжимать» из ситуации все возможное. Генерал Шарль Хунтцигер отвечал, что это невозможно из—за занятой немцами бескомпромиссной позиции и манеры ведения переговоров.
В 17.00, когда французы опять удалились на совещание, я передал им ультиматум через главного переводчика министерства иностранных дел посланника Пауля Шмидта: принять решение до 18.00. Вскоре они вернулись с новым списком требований, вероятно, полученным от Петэна. Я объяснил, что больше обсуждений не будет и я прерву переговоры как безрезультатные, если не получу окончательного ответа до 18.00, а договор в его нынешней редакции так и не будет подписан. Французы отправились на последнее совещание. Несколькими минутами после 18.00 был сделан последний телефонный звонок, и Хунтцигер объявил, что уполномочен подписать соглашение…
Пока главные силы немецкого Западного фронта совершали сложнейший маневр захождения южным флангом, бельгийский король согласился на капитуляцию, а в Северной Франции, под Дюнкерком, экспедиционная армия британцев эвакуировалась морем. Разгром Великобритании, подготовленный всем ходом нашего наступления, свершился не в полной мере, хотя следы безудержного и панического бегства на ведущих к северному побережью дорогах представились мне самой ошеломляющей картиной, которую я когда—либо лицезрел…
Гитлер так никогда и не признался нам, солдатам, что сразу же после победы над Францией рассчитывал на прекращение войны с Великобританией. Мне достоверно известно, что в этом направлении им предпринимались определенные шаги и попытки политического зондажа. Несколько лет спустя в ответ на мои вопросы фюрер заявил, что, кроме «предложений британскому правительству» в речи на заседании рейхстага от 19 июля 1940 г., никаких попыток сближения не предпринимал. Что ж, в один прекрасный момент правду о тех далеких событиях провозвестят миру британские архивы.
Памятное заседание рейхстага состоялось 19.07.40. Мы прилетели в Берлин из штаб—квартиры фюрера в Шварцвальде. Ни до, ни после мне не доводилось увидеть весь цвет германского генералитета в полном составе. Мне было отведено место за Редером и Браухичем в правительственном ряду непосредственно позади имперских министров. Геринг принял на себя председательство и вел заседание рейхстага. Появление в зале заседаний Адольфа Гитлера было встречено бурным ликованием — так же, как встречали его на Ангальтском вокзале при прибытии в Берлин и торжественном вступлении в столицу через Бранденбургские ворота…
Чествование вооруженных сил стало самым ярким впечатлением моей солдатской жизни. Оказание воинских почестей и поименное оглашение командующих, главным образом, армии и люфтваффе, удостоенных высших наград и чинов, превзошли все мыслимые ожидания (Герман Геринг был произведен в рейхсмаршалы и награжден «Большим крестом» «Железного креста»). Я испытал определенную неловкость, услышав свое имя в списке награжденных. Я был ошеломлен тем, что получил право встать в один ряд с прославленными полководцами Германии, поскольку никогда не командовал армиями и, увы, не имел полководческих талантов. Я считал, что не достоин такой награды как начальник штаба ОКВ, и не совсем понимал, за какие заслуги произведен в генерал—фельдмаршалы статс—секретарь министерства воздушного флота генерал—оберст Мильх, а, например, генерал авиации становится генерал— фельдмаршалом, а не маршалом авиации…
Гитлер высоко оценил деятельность ОКВ и назвал штаб оперативного руководства «моим оперативным штабом вермахта». Особым указом фюрера генерал Йодль, начальник штаба оперативного руководства, минуя звание генерал—лейтенанта, был произведен в генералы артиллерии.
Вскоре после заседания рейхстага фюрер перебрался в Бергхоф, а через некоторое время вслед за ним в Берхтесгаден последовали я, Йодль и несколько сотрудников ОКВ. В конце июля я получил 10 суток
