Мы — старый народ, не склонный к войнам, и не давали им причин к нападению. Но сейчас, когда беда уже разразилась, ясно, что ее долго готовили.

— Конечно, готовили, но не Ивьен, — Саймон перевел коня на рысь. Конь Ингвалда взял тот же шаг, они теперь ехали бок о бок. — Мне нужен «язык», Ингвалд, один из тех, что оставляют за собой жуткие следы, вроде того, у развилки дорог…

В глубине глянувших на него темных глаз блеснул огонек:

— Если такой попадется, я доставлю его к тебе, капитан.

— Только живого, и чтобы еще говорил! — предостерег Саймон.

— И живого и разговаривать будет, — согласился офицер. — Нам тоже приходило в голову, что стоит порасспросить кого-нибудь из этих. Только попадаются не они, не те, кто повинен в этом. И я думаю, что делается это специально — для острастки.

— Непонятно еще и вот что, — Саймон снова размышлял вслух о насущной задаче. — Похоже, некто решил припугнуть нас жестокостью. И этот некто или, может быть, нечто не в силах понять, что таким образом можно добиться совершенно обратного, или… — и после минутной паузы он добавил: — не делают ли это, чтобы возбудить в нас ярость против Карстена и Ивьена, чтобы вся граница заполыхала, чтобы впутать сюда и Эсткарп, а потом ударить в другом месте?

— Быть может, верно и то и другое, — согласился Ингвалд. — Я знаю, капитан, ты ищешь чужаков в отрядах Карстена. Я слыхал, что случилось в Сулкарфорте, слыхал и о продаже людей в Горм. В своем отряде мы можем чувствовать себя в безопасности: никто не проникнет в наши ряды незамеченным… Мы знаем это и то, что ты не из нашего мира.

Саймон, вздрогнув, оглянулся, но Ингвалд невозмутимо улыбался ему.

— Да, иномирянин, сперва о тебе говорили… Потом мы узнали, что ты не из наших, но странным образом сродни нам. Нет, колдериту не легко проникнуть в наши ряды. И к сокольникам им не стоит даже соваться… Соколы не пропустят.

Саймон заинтересовался:

— Как так?

— Нелюдей птицы и звери распознают, пожалуй, даже быстрее, чем обладательницы Силы. А против подобных одержимых из Горма восстанут и птицы и звери. Так что соколы Гнезда служат своим хозяевам двойную службу и охраняют горы.

Но еще прежде, чем день начал клониться к вечеру, Саймон смог убедиться, что хваленая безопасность гор не прочнее птичьего крыла. Они как раз разбирались в том, что отбили у каравана, Саймон откладывал в сторону нужное для Гнезда, как вдруг раздался оклик часового, которому ответил сокольник. Обрадованный возможностью использовать его в качестве посыльного и не гонять никого из своих людей, Саймон поспешил навстречу.

Всадник вел себя необычно. Забрало птицеголового шлема оставалось опущенным, словно в бою. Но не только это насторожило Саймона. Его люди, подобравшись, окружили пришельца, и Саймон тоже ощутил в них подобное подозрение, переходящее в уверенность.

Не думая более, он бросился на молчаливого всадника и ухватился за его оружейный пояс. Сокол на высоком насесте даже не шевельнулся. Это было странно. Бросок Саймона застал сокольника врасплох. Он не успел потянуться к оружию, однако моментально отреагировал — навалился всем весом на Саймона, повалил его на землю и вцепился ему в горло обеими руками в кольчужных перчатках.

И мускулы и тело у него были словно из железа, из стали… Через несколько секунд Саймон понял, что решился на невероятное: с тем, что скрывалось под личиной сокольника, невозможно было справиться голыми руками. Но ему помогли — руки друзей оторвали от него осатаневшего бойца и пригвоздили к земле.

Потирая исцарапанное горло, Саймон встал на колени.

— Снимите шлем! — еле выдохнул он, и Ингвалд взялся за пряжки и наконец стащил с него шлем.

Все обступили державших поверженного, он все еще отчаянно сопротивлялся. Сокольники — кровная родня друг другу, в основном они рыжеволосы, и глаза у них желтовато-коричневого цвета, словно у их пернатых слуг. Внешне этот человек был похож на них, но никто, в том числе и Саймон, не сомневался, что перед ними не истинный житель этой горной страны.

— Свяжите понадежнее! — приказал Саймон. — Думаю, Ингвалд, нам наконец попался один из тех, кого мы долго искали. — Он подошел к лошади, на спине которой прибыл в лагерь этот лже-сокольник. На шкуре животного поблескивал пот, пена выступила возле удил — быть может, он просто загнал ее. Белки одичалых глаз поблескивали. Но когда Саймон потянулся за уздечкой, лошадь не попыталась вырваться, просто стояла, опустив голову, по пропотевшей шкуре ее волнами пробегала крупная дрожь.

Сокол сидел спокойно и крыльями не бил, и не шипел, отгоняя Саймона. Тот потянулся, схватил птицу с насеста и сразу же понял, что существо в его руках не было живым.

Не выпуская птицу из рук, он обернулся к своему лейтенанту:

— Ингвалд, пошли Латора и Карна в Гнездо, — он выбрал двух лучших разведчиков, — надо узнать, как далеко зашла ржа. Если там все в порядке, пусть предупредят их, а в качестве доказательства возьмут шлем нашего пленника. Похоже, шлем делали сами сокольники, но, — он нагнулся над связанным, молчаливо взиравшим на него полными нечеловеческой ненависти глазами, — я не верю, что этот из их числа.

— Почему бы не прихватить с собой и его, — спросил Карн, — или птицу?

— Запертую дверь надо взломать, чтобы войти. Этим типом прежде следует заняться самим.

— У водопада есть пещера, капитан, — заговорил Уолдис, юноша из домочадцев Ингвалда, сопровождавший своего господина в горы, — около входа можно поставить часового, о ней никто и не догадается.

— Хорошо, отведешь его туда, Ингвалд.

— А ты, капитан?

— Я хочу проследить, откуда он ехал. Может быть, из Гнезда… И чем скорее мы узнаем правду, тем лучше.

— Едва ли он из Гнезда, капитан. Если же он все-таки оттуда, то вряд ли ехал прямой дорогой. Теперь мы на запад от горного замка. А этот ехал по тропе от моря. Санту, — обратился он к одному из воинов, помогавших вязать пленника, — съезди туда, смени и пришли сюда Калуфа, он первым увидел лже- сокольника.

Саймон закинул седло на своего коня, добавил мешок с провизией, а сверху уложил в него поддельного сокола. Был ли он из числа этих летучих аппаратов, почти не отличимых от сокола, пока он еще не был уверен, но по крайней мере механическая птица была цела. Он заканчивал укладку, когда прибежал Калуф.

— Ты уверен, что он ехал с запада? — требовательно спросил Саймон.

— Я могу поклясться в этом на камне Энгиса, капитан. Люди-соколы не испытывают особой приязни к морю, хотя и служат иногда матросами у торговцев. Я не знал, что они патрулируют береговые утесы. Он проехал прямо между тех иззубренных скал, что торчат на пути к бухте, которую мы нанесли на карту пять дней назад, и двигался он уверенно, явно зная местность.

Саймон был более чем обеспокоен. Недавно обнаруженная бухта была для них лучиком надежды, через нее можно было установить надлежащую связь с севером. Подходы к ней не были усеяны отмелями и каменными рифами, как обычно на побережье, и Саймон хотел устроить там гавань для легких суденышек, чтобы облегчить дорогу беженцам и снабжение приграничных отрядов. И если о бухте знали враги, в этом следовало удостовериться немедленно.

Покинув поляну с Калуфом и еще одним воином, Саймон снова задумался, мысли его двоились. Он следил за окрестностями, не припуская ничего, что могло бы пригодиться немедленно для защиты и нападения, однако глубже, под этим поверхностным слоем, за мыслями о безопасности, еде, укрытии — словом, в глубине, за сиюминутным — скрывались иные глубокие думы.

Когда-то в тюрьме у него было время исследовать глубины в себе самом. И дорогу он выбрал тогда суровую, заморозившую его душу, что, впрочем, до сих пор его не беспокоило. Жизнь в бараках, воинская дружба — все это было лишь броней, скорлупой, не пропускавшей ничего вглубь.