Беттина и герцог уезжали по свежевыпавшему снегу, она сказала:

— Вы были так добры к моему отцу! Не могу представить себе, что бы могло доставить ему большее удовольствие, чем возможность выступить в роли хозяина замка!

— Он позаботится о том, чтобы лошади не застаивались, — отозвался герцог, и она поняла, что он немного стесняется собственной щедрости.

Накануне свадьбы, оставшись с герцогом наедине, Беттина неуверенно спросила:

— А что стало с лордом Юстесом?

— Ты можешь не вспоминать о нем по крайней мере еще несколько лет.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я отправил его заниматься владениями нашей семьи в Западной Африке. Он найдет там для себя обширное поле деятельности. И, несомненно, там найдется множество несправедливостей, с которыми он с наслаждением будет бороться.

— Он согласился уехать?

— У него не было выбора, — ответил герцог. Голос его прозвучал очень сурово, и Беттина укоризненно сказала:

— Вы заставили его повиноваться вам!

— Да. Я не допущу, чтобы тебе пришлось бояться или беспокоиться из-за того, что он находится в Англии.

Беттина хотела было сказать, что больше его не боится, но не успела, потому что герцог начал ее целовать. Охвативший ее восторг заставил совершенно забыть о лорде Юстесе: она могла думать только о герцоге и о том, как сильно она его любит.

До того, как состоялась их свадьба, ей казалось, что она еще очень плохо знает своего будущего мужа — и это немного пугало ее. Однако, когда они снова очутились на «Юпитере», он перестал казаться ей таким пугающе далеким, как в освященном столетиями и полном роскоши огромном замке Элвестонов.

Теперь, когда атмосферу яхты не отравляли бесконечные склоки двух ревнивых и бесцеремонных особ и хмурые взгляды вечно недовольного всем лорда Юстеса, казалось, что она полна безмятежного счастья. Проводившей каждую минуту рядом с герцогом или в его объятиях Беттиие казалось, что они находятся на волшебном корабле, который плывет к таинственной цели полного блаженства, где никто не сможет нарушить их счастье.

Благодаря зоркости, которую дарила ей любовь, она видела, что стена, которой он окружил свое сердце, начинает исчезать. Из его голоса исчезли сухие интонации, во взгляде больше не было суровости, губы больше не складывались в циничную улыбку. Теперь его глаза, как и его слова, говорили ей о любви, и Беттина часто замечала на его лице такую нежность, что у нее сжималось сердце.

Она не знала, что в мыслях герцога она отождествилась с нежным цветком, с которым он впервые ее увидел. Человеку с его жизненным опытом было понятно, что юная и невинная девушка не знает еще очень многих вещей, которым ему предстояло ее научить, — но сердце подсказывало, что он должен быть осторожным и мягким, чтобы не испугать ее.

Беттина даже не представляла себе, каким усилием воли он сдерживал себя, добиваясь ее расположения и любви так, как не добивался еще ни одной женщины. И наградой за его внимание и нежность стала уверенность в том, что он будит в ней восторг, который делал для нее их близость поистине божественной. Она действительно стала цветком, который открывал свои лепестки навстречу лучам солнца.

С каждым днем ее страсть пробуждалась все сильнее — и наконец, накануне ночью, он разжег в ней то пламя, которого добивался, которое было таким же жарким, как пламя страсти, бушевавшее в нем самом. Их близость оказалась настолько удивительной, что он и сам испытал трепет восторга, равного которому не знал ни в одной из своих многочисленных любовных связей. Засыпая, он подумал, что нашел магический алмаз любви, который хотят найти все мужчины — но находят только немногие счастливцы.

— Я люблю тебя! Ах, Вэриен, как я тебя люблю! — говорила сейчас ему Беттина.

Он поцеловал ее глаза, а потом приник к губам, притянув к себе. Ее тело казалось еще нежнее по контрасту с его мужественным, атлетически развитым телом.

— Мне просто не верится, что сегодня Рождество! — сказала она. — А мы с тобой тут только вдвоем. Я боялась, что в замке будет огромный… и довольно пугающий торжественный прием.

— А я его вовсе не собирался устраивать, — отозвался герцог. Он догадался, что Беттина вспомнила о леди Дейзи, которая пыталась напроситься к нему в гости.

— Я так рада, что встречаю Рождество с тобой наедине, — сказала Беттина.

— Будет еще немало встреч Рождества, на которые тебе захочется созвать гостей, — улыбнулся герцог.

— Это зависит от того… кто будут эти гости.

— Мы будем выбирать, кого приглашать, вместе — как вместе будем делать и все остальное, — пообещал он. — Я не сомневаюсь, что ты станешь прекрасной хозяйкой на этих приемах. Должна же ты попробовать все, что наш главный повар традиционно готовит на Рождество: плам-пудинг и другие не менее трудно перевариваемые блюда.

— А стены замка будут украшены ветками омелы — чтобы, по традиции, целоваться под ними?

— Я могу целовать тебя и без них, — ответил герцог.

С этими словами он снова нашел ее губы и почувствовал, как затрепетало ее тело.

— Я по-прежнему могу будить в тебе желание, любимая?

Щеки у нее заалели. Вдруг снова смутившись, она спрятала лицо у него на плече.

— Прошлая ночь была такая удивительная! — прошептала она. — Мне показалось, что ты… увлек меня к звездам… тем ярким звездам, которые мы увидим над Суэцем.

— Мы будем стоять и любоваться ими, как в ту первую ночь, — отозвался он. — И ты сможешь снова сказать мне, какое это счастье — жить!

— И еще большее счастье — быть твоей женой, — страстно сказала Беттина. — И еще большее — знать, что и ты немного меня любишь.

— Ты, и правда, считаешь, что только немного? — спросил герцог.

— Я люблю тебя всей душой и всем сердцем — всем моим существом! И, может быть, когда-нибудь ты тоже будешь любить меня так же.

— Я не стану утверждать, что люблю тебя так сильно, как только могу любить, — сказал герцог, — по той простой причине, что с каждым днем я вижу, что мое чувство к тебе обретает все большую глубину, о существовании которой я прежде даже не подозревал.

Он поднял голову, любуясь Беттиной — ее вспыхнувшими краской щеками, первым огнем страсти, загоревшимся в ее глазах, чуть приоткрывшимися губами, из которых вырывалось неровное дыхание, вздымающейся и опадающей грудью под тонким шелком ночной сорочки.

— Я все хочу понять — что в тебе есть такое, отчего ты не походишь на всех остальных, — признался он. Нежно отведя пряди волос с ее лба, он добавил: — Ты прекрасна, но это только малая часть твоего очарования. Может быть, сокровище мое, все дело в чистоте твоей души, которая сияет в твоих глазах. Она взывает прямо к моей душе, а ведь до встречи с тобой я успел забыть о том, что она у меня есть!

Беттина широко распахнула глаза: он еще никогда так не разговаривал с ней! Она обвила руками его шею и притянула к себе его голову, чтобы их губы снова сблизились.

— Мы принадлежим друг другу! — страстно сказала она. — Теперь я не сомневаюсь в том, что мы — единое целое. Но, любимый мой муж, ты — самая главная часть… А я считаю себя счастливой составлять… небольшую долю тебя.

— Может, она и небольшая, но самая главная, — отозвался герцог. — Ведь это ты нашла для нас обоих секрет счастья.

— И это… любовь? — спросила Беттина.

— Конечно, — подтвердил он. — Та любовь, которую я уже давно не надеялся найти и которая — что неудивительно — совершенно отсутствовала там, где я пытался ее искать.

Беттина понимала, что он думает о веселых и в то же время совершенно бессмысленных и пустых развлечениях тех, кто собирался в Мальборо-Хаусе и в его собственном лондонском доме. Потом он проговорил, обращаясь скорее к самому себе, чем к ней: