— Где вы? Кто они? Что они хотят?
— Все в порядке, Коля… Надеюсь, что скоро мы будем дома. Наши друзья просят, чтобы ты никому не звонил.
Из— за спины снова вылезла рука, отобрала телефон.
— Текст, который я вам рекомендовал, вы, конечно, исказили. Надеюсь, никаких условных фраз там не было?
— Ну, голубчик, куда вас занесло! Всю секретную информацию я, как Буба из «Неуловимых мстителей», передаю в танце… Хотите, станцую танго?
Ответил Андрею другой, незнакомый ему голос:
— Вы нам сейчас споете, Обнорский… Арию варяжского гостя.
Когда дверь за Обнорским закрылась, Родион снова остался один. Поговорить не дали… От досады он сплюнул на пол и сказал: «Сволочи».
Родион плюхнулся на кровать, и она противно завизжала всеми своими стальными сочленениями. Родя поморщился и подумал, что в его положении реализовалось расхожее выражение «прикованный к постели». Это, правда, говорится о людях больных, а Родион был здоров. «Что, конечно, относительно, — добавил про себя Родя, — и в самое ближайшее время может перемениться… Весь вопрос в том, какие методы общения предпочитают ребятки. Вон с Горделадзе так поговорили, что он совсем голову потерял… От счастья, наверно. От роскоши человеческого общения».
Родион покачался на пружинах, вслушиваясь в их мерзкий скрип, и выругал себя за то, что не спросил у своих тюремщиков закурить. По классическим канонам гордый и несгибаемый пленник ничего у своих тюремщиков просить не должен. Родион смотрел на вещи здраво: ничего тут зазорного нет. Эти уроды сами отобрали у меня курево — можно и спросить. Тем более, что на «роскоши человеческого общения» это никак не отразится — церемониться эти ребятки не будут и ежели начнут беседовать с помощью горячего утюга или тисков, то вопрос о несгибаемости отпадет сам собой. На этот счет Родя особых иллюзий не испытывал.
— Товарищ! — сказал Родя сам себе. — Не надо драматизировать, товарищ. Ситуация под контролем. ЦК готовит пленум. Вольфыч — наш рулевой! Давайте займемся делом — поищем окурки.
Родион внимательно осмотрел пол и вскоре увидел то, что искал — «жирный» хабарик. Кровать, к которой приковали Каширина, была тяжелой, но на колесиках. Родя уперся в спинку и, толкая кровать перед собой, двинулся вдоль стены. Это требовало немалых усилий, но все же «экипаж» двигался, оставляя за собой борозды в толстом слое пыли и производя страшный скрежет.
— Используя притупившуюся бдительность своих палачей, — торжественно произнес Родя, — граф… э- э… (Родя поднял окурок, прочитал: «Мальборо») граф Мальборо, подло закованный в кандалы, достиг своей высокой цели — хабарика… То есть кисета с добрым табаком из Вест-Индии.
Родя присел на корточки, сдул с окурка пыль, полез в карман за зажигалкой…
— Граф понял, что он последний мудак, — грустно сказал Родя. — Весь его титанический труд пошел насмарку, так как враги отобрали у него не только доброе имя, но и кресало, и он лишен возможности высечь огонь… Эх, Прометея бы сюда… Хотя бы и совсем паршивенького.
Родион посмотрел на окурок и назидательно произнес:
— Минздрав предупреждает: курение опасно для вашего здоровья.
С этими словами он вдавил окурок в трещину между кирпичами… и вдруг замер. На грязной побелке кирпича он разглядел выцарапанные острым предметом буквы.
— Сейчас вы нам споете арию варяжского гостя, — произнес незнакомый голос за спиной. Андрею очень хотелось обернуться, но он не стал оборачиваться. А голос добавил:
— Выйдите все, я хочу поговорить с господином журналистом тет-а-тет.
— Мы освободили ему руки…
— Ничего. Деться ему отсюда все равно некуда… Выйдите. Он отлично все понимает.
Андрей услышал, как открылась дверь и несколько человек… трое? четверо?… вышли. Дверь затворилась. В комнате было очень тихо. Андрей пытался уловить движение или дыхание человека, но не смог этого сделать. Он удивился — обычно ему это удавалось. В этот раз ощущения присутствия человека за спиной не было, и Обнорский подумал, что из комнаты вышли все, включая того, кто отдал приказ: выйдите все. Он уже собрался было обернуться, но человек вдруг кашлянул и сказал:
— Так на кого же вы работаете, Обнорский?
— На Агентство журналистских расследований.
— Мы наводили справки о вашем Агентстве в Питере.
— И что?
— Агентство — хорошее прикрытие для разведывательно-аналитической структуры… На Черкесова работаете или прямо на Путина?
— Вы нам льстите… Вас, простите, как величать?
— Николай Николаич, — ответил Заец.
— У вас, похоже, сплошь одни Николаи собрались.
— Обнорский, вы отдаете себе отчет, в какую неприятную ситуацию вы попали?
— Кажется, да. Отдаю.
— А мне кажется — нет, не отдаете. Вы влезли туда, где вам делать нечего. Ваше присутствие здесь нежелательно. Вам намекали тактично, но вы не поняли. Вам намекнули всерьез, и вы опять ничего не поняли… Я мог бы посчитать, что это от недомыслия… Я мог бы так посчитать. Но я вижу, что вы профессионал. — Заец умолк, потом спросил, как будто выстрелил:
— ГРУ? ФСБ?
— Глупости, Николай Николаич, — ответил Обнорский. — Я действительно когда-то служил в ГРУ. Но это было очень давно.
— Но старые связи остались, и однажды вас попросили поработать на благо Родины… Так?
— Нет, не так. Я не имею никаких контактов с ГРУ. И не являюсь сотрудником. Я журналист.
— Странно было бы, если бы вы заявили обратное… Но наш с вами разговор не закончится до тех пор, пока я не узнаю, на кого же вы работаете.
— Я уже сказал: на себя. На Агентство журналистских расследований.
— Вы же служили в ГРУ… Вы ведь знаете, как допрашивают пленного в реальных условиях. А, Обнорский?
— Знаю, — сказал Андрей глухо.
— Тогда вы должны понимать, что вас ждет, — спокойно произнес Заец.
Андрею стало не по себе. За его спиной слегка заскрипел паркет — видимо, подумал Андрей, Николай Николаич подошел ближе. Но Андрей по-прежнему не ощущал его присутствия. Щелкнула зажигалка, и Заец произнес почти в ухо:
— Либо вы сейчас расскажете мне всю правду, либо я зову своих костоломов. Дальнейшее понятно… Ну, звать людей-то?
Родион тряхнул головой и снова посмотрел на стену в шелушащейся серой побелке. Нет, не приснилось. Корявые буквы не исчезли, все так же оставались на стене. Бурый кирпич проступал из-под них, как запекшаяся кровь:
— Вот это сюжетец! — пробормотал Родя. — Даже Дюма-папахен не мог такого придумать… Куды Дюме?
Родион забыл про наручники, про то, что холодно и хочется курить. Он сидел на корточках, прислонившись к спинке кровати, и смотрел на зловещие буквы цвета запекшейся крови… Значит, здесь держали Горделадзе. Вероятно, здесь же его и пытали… Здесь и убили. Возможно, он спал на этой кровати. Возможно даже, что окурок, который нашел «граф Мальборо» — остаток сигареты, которую курил Георгий… Ай да дела!
«А может быть, — подумал вдруг Родион, — есть и другие надписи?» Он стал внимательно разглядывать стену. Иногда ему казалось, что он видит текст, но всякий раз это оборачивалось обманом — трещинки на
