– Отойдите от этой бездны. Слышите вы эти крики? Это ад, из этой пучины поднимается пламя, я вижу его, из самого огня доносятся невнятные голоса... Они призывают меня... Господи, сжалься надо мной... Бегите, звоните в колокола, созовите всю общину, пусть все молятся за меня, я тоже буду молиться... Но сейчас еще не вполне рассвело, сестры еще спят. Я всю ночь не сомкнула глаз. Я хотела бы уснуть, но не могу.

Одна из наших сестер сказала ей:

– Сударыня, вас что-то мучит. Доверьтесь мне; может быть, вам станет легче.

– Сестра Агата, выслушайте меня, подойдите ко мне... ближе... еще ближе... никто не должен нас слышать. Я вам открою все, но вы должны хранить мою тайну. Вы ее видели?

– Кого, сударыня?

– Ни у кого нет такой кротости, как у нее, не правда ли? Какая у нее походка! Сколько достоинства! Какое благородство! Какая скромность! Пойдите к ней, скажите... Нет, ничего не говорите, не ходите. Вы не сумеете приблизиться к ней, ангелы небесные охраняют ее, стоят, как стража, вокруг. Я видела их, вы их увидите, вы испугаетесь их так же, как испугалась я. Останьтесь... Если вы пойдете, что вы ей скажете? Придумайте что-нибудь такое, от чего бы ей не пришлось краснеть.

– Сударыня, не обратиться ли вам за помощью к духовнику?

– Да, да, конечно... Нет, нет, я знаю, что он мне скажет, я уже столько раз это слышала... О чем я буду говорить с ним?.. Если бы я могла потерять память!.. Если бы могла перейти в небытие или родиться вновь! Не зовите духовника. Лучше почитайте мне о страстях господа нашего Иисуса Христа. Мне становится легче дышать... Нужна только одна капля его крови, чтобы очистить меня от грехов... Видите, как она бьет ключом из его бока?.. Наклоните его святую рану над моей головой... Его кровь течет на меня и уходит, не оставляя следа. Я погибла!.. Уберите от меня распятие... Дайте мне его!..

Ей снова принесли распятие, она сжала его обеими руками и покрыла поцелуями.

– Это ее глаза, ее рот, – бормотала она. – Когда же я снова увижу ее? Сестра Агата, скажите ей, что я ее люблю. Хорошенько опишите мое состояние. Скажите ей, что я умираю...

Настоятельнице пускали кровь, делали ей ванны, но болезнь, казалось, лишь усиливалась от всех этих средств. Не смею описать вам все ее непристойные поступки, повторить бесстыдные слова, вырывавшиеся у нее в бреду. Она поминутно подносила руку ко лбу, словно стараясь отогнать какие-то назойливые мысли, какие-то видения; как знать, что это были за видения! Она зарывалась головой в постель, закрывала лицо простынями.

– Это искуситель, – кричала она, – это он! Какой странный облик он принял! Принесите святой воды, окропите меня... Довольно, довольно... Его больше нет.

Вскоре ее стали держать взаперти, но ее темница недостаточно охранялась, и ей удалось вырваться оттуда. Она разодрала свои одежды и бегала по коридорам совсем нагая; только концы разорванной веревки болтались на ее руках.

– Я ваша настоятельница, – кричала она, – вы все мне принесли обет послушания! Повинуйтесь же мне! Вы заперли меня, подлые, вот награда за мои милости! Вы оскорбляете меня, потому что я слишком добра; впредь я не буду такой доброй... Пожар!.. Убивают!.. Грабят!.. На помощь!.. Ко мне, сестра Тереза!.. Ко мне, сестра Сюзанна!..

Но тут ее схватили и снова водворили в ее темницу.

– Вы правы, – говорила она, – увы, вы правы! Я сошла с ума, я это чувствую.

Порой казалось, что ее преследуют картины различных мук: она видела женщин с веревкой на шее, с руками, связанными за спиной, видела других – с факелом в руке; она была среди тех, которые совершали обряд публичного покаяния; ей представлялось, что ее ведут на казнь, она говорила палачу:

– Я заслужила свою участь, я ее заслужила, я ее заслужила. Ах, если б только эти муки были последними! Но вечно, вечно гореть в огне!..

Все, что я здесь пишу, – все это правда; а то, что я могла бы сказать еще, не уклоняясь от истины, либо выпало из моей памяти, либо заставило бы меня покраснеть, запятнав грязью эти страницы.

Прожив в таком плачевном состоянии еще несколько месяцев, настоятельница умерла. Какая смерть, господин маркиз! Я видела ее в последний час, видела эту страшную картину отчаяния и греха. Ей чудилось, что духи ада окружают ее, что они готовятся овладеть ее душой.

– Вот они, вот они, – говорила она глухим голосом, обороняясь от них распятием, которое она держала в руке, и размахивая им направо и налево. Она выла, она кричала: – Господи, господи!..

Сестра Тереза вскоре последовала за ней. Нам назначили новую настоятельницу – старую, угрюмую и суеверную.

Меня обвиняют в том, что я околдовала ее предшественницу. Настоятельница этому верит, и мои горести возобновляются. Новый духовник также подвергается гонениям со стороны церковных властей и убеждает меня бежать из монастыря.

Мой побег решен. Между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи я выхожу в сад. Мне бросают веревки, я обвязываюсь ими, они рвутся, я падаю. У меня все ноги в ссадинах и сильно ушиблена поясница. Вторая, третья попытка; меня поднимают на стену; я спускаюсь вниз. Каково же мое изумление, когда вместо дилижанса, в котором мне должно было быть предоставлено место, я увидела скверную извозчичью карету. И вот я по дороге в Париж с молодым бенедиктинцем. Я не замедлила убедиться по его непристойному тону, по допускаемым им вольностям, что нарушены все условия, о которых мы договорились. Тогда я пожалела о своей келье и поняла весь ужас своего положения.

Тут я опишу сцену в карете. Какая сцена! Что за человек! Я кричу. Извозчик вступается за меня. Ожесточенная борьба между извозчиком и монахом.

Приезжаю в Париж. Извозчик останавливается на маленькой улице, перед узкой дверью, которая ведет в темные и грязные сени. Хозяйка этого жилья выходит мне навстречу и помещает меня на самом верху, в скудно обставленной комнатушке. Ко мне заходит женщина, занимающая второй этаж.

– Вы молоды, вам, должно быть, скучно, мадемуазель. Спуститесь ко мне, у меня вы найдете приятное общество, мужчин и женщин. Не все дамы так прелестны, как вы, но почти все так же молоды. Мы веселимся на все лады, болтаем, играем, пьем, танцуем. Если вы вскружите головы всем кавалерам, клянусь вам, что дамы нисколько не рассердятся и не станут к вам ревновать. Приходите, мадемуазель...

Все это говорила особа средних лет с умильным взглядом, слащавым голосом и очень вкрадчивой речью.

Две недели пробыла я в этом доме, подвергаясь преследованиям вероломного монаха, похитившего меня, страдая от бурных сцен, происходивших в этом подозрительном месте, и выжидая удобной минуты для побега.

Наконец такой случай мне представился. Это произошло поздней ночью. Будь я вблизи от своего монастыря, я бы вернулась туда. Бегу куда глаза глядят. Меня останавливают мужчины, я в ужасе. Падаю без чувств от изнеможения на пороге свечной лавки; мне оказывают помощь. Очнувшись, вижу себя на каком-то нищенском ложе. Вокруг меня стоят люди. Меня спрашивают, кто я такая. Не знаю, что я им ответила. Мне дают в провожатые служанку. Иду с ней, опираясь на ее руку. Пройдя довольно большое расстояние, девушка меня спрашивает:

– Вы, конечно, знаете, мадемуазель, куда мы идем?

– Нет, голубушка, не знаю. Должно быть, в приют для бедных.

– В приют? Разве у вас нет пристанища?

– Увы, нет.

– Что же вы такое натворили, если вас в столь поздний час выгнали из дому? Вот мы уже у ворот приюта Святой Екатерины. Посмотрим, откроют ли нам. Так или иначе, не беспокойтесь: вы не останетесь на улице, вы переночуете со мной.

Возвращаюсь к хозяину свечной лавки. Служанка ужасается, увидев мои ноги: они все в ссадинах от падения при моем бегстве из монастыря. Провожу ночь в лавке. На следующий день вечером снова иду в приют Св. Екатерины. Остаюсь там три дня, по истечении которых мне заявляют, что я должна отправиться в общегородской приют или же поступить на первое попавшееся место.

В приюте Св. Екатерины меня подстерегают опасности со стороны мужчин и женщин. Сюда, как я после узнала, приходят развратники и городские сводницы за добычей.

Несмотря на грозящую мне нужду, грубые попытки соблазнить меня ни к чему не приводят. Я продаю