— Алферов — друг секретаря правления, — подхватил Луков. — Они вместе в университете учились.

— То-то его снова выдвинули на Государственную премию, — сказала Ирина Николаевна. — Этот раз на всесоюзную. Ведь в книжке всего одна новая повестушка, а так все переиздания… Кстати, взгляните на наш план. Книжка Алферова — тридцать листов, нужно минимум двух авторов выбросить. — Она достала из ящика письменного стола сброшюрованную книжку и протянула Лукову.

Тот быстро отыскал художественную редакцию, внимательно прочел несколько страниц с аннотациями на новинки и переиздания.

— Зачем вам двух авторов выбрасывать? — сказал он. — Перенесите на будущий год какой-нибудь альманах или коллективный сборник. Например, вот этот, про экспедицию на Северный полюс.

— Главный не согласится, — вздохнула Ирина Николаевна. — Придется молодыми пожертвовать… Они хоть жаловаться не станут… — Она достала с полки две толстые папки: — Возьмите на рецензию новый роман Казакова.

— Казакова? — переспросил Луков. На губах его появилась легкая улыбка. — Наш пострел везде поспел…

— Что вы сказали?

— Я возьму роман, — проговорил он, взвешивая в руке рукопись.

— Только не тяните с рецензией. Еще главный редактор хотел прочесть.

— Главному-то зачем читать? — удивился Николай Евгеньевич. — Он что, вам не доверяет?

— Уж скорее вам, критикам, — улыбнулась Липкина. — Главный у нас новый, он почти все читает.

— А вы знакомы с Казаковым? — поинтересовался Луков.

— Да нет, он рукопись по почте прислал. Я думаю, он с главным редактором и директором тоже незнаком.

— Колымагин сказал, что у вас для меня что-то есть, — напомнил Николай Евгеньевич.

— Я и имела в виду рукопись Казакова, — ответила Ирина Николаевна.

— Вас понял, — улыбнулся в ответ Луков. — По такой жаре тащить на себе две пухлые папки! Цените мою любовь к вам, Ирина Николаевна.

— А вы встречались с Казаковым? — уже в дверях остановила его Липкина. — Я слышала, он не очень-то покладистый автор.

— Шапочное знакомство, — пожал плечами Николай Евгеньевич. — В Ялте перебросились парой слов, и все.

— Мне показалось, что вы против него что-то имеете.

— Когда мне со всех сторон говорят, вот, мол, появился талантливый, популярный писатель, я всегда настораживаюсь… Кстати, в Ялте я полистал его первый роман, и он мне активно не понравился. Пишет Казаков в традиционной манере, безусловно он владеет сюжетом, интригой, отражает современность, но в его писанине легко найти уязвимые места. Он довольно откровенно описывает любовные приключения своих героев и героинь… Это ли не повод уличить в пошлости, натурализме? А ведь это чуждо законам социалистического реализма. Нас призывают к созданию образа положительного героя, достойного подражания молодого поколения… Нам нужны Павки Корчагины, Тимуры, Александры Матросовы… А нам писатели подсовывают рефлексирующих типов, которые носятся со своими мелкими, заземленными страстишками и идейками.

— Так всех сваливать в одну кучу нельзя… — мягко возразила Ирина Николаевна. — Есть же и талантливые писатели…

— Есть писатели, Ирина Николаевна, которых можно ругать, и такие, которых нельзя, — авторитетно заявил Николай Евгеньевич. — На Алферова бы я никогда не замахнулся, понимаете, он вне критики. Я имею в виду именно критику, а не комплиментарные рецензии на всякую его даже легковесную публикацию. А Казаков — это другое дело…

— Я слышала, он в Калининской области большую часть времени живет, — вставила Липкина. — В обыкновенной крестьянской избе, которую построил еще его дед. Где-то я читала об этом… Так что писатели бывают разные: одни каждый день бегают в издательства, проталкивают свои рукописи, а другие…

— Казаков не бегает… — улыбнулся Николай Евгеньевич. — Для него же хуже…

— Не тяните с рецензией, — повторила Липкина.

— Мне недели хватит, — похлопал пухлой ладонью по двум толстым папкам Николай Евгеньевич. — Надеюсь, вы мне за оперативность заплатите по высшей ставке за лист?

— Не обидим, — нахмурилась Липкина.

Она не любила, когда ей напоминали об оплате за рецензии. И вообще не терпела разговоров об авторском гонораре — есть бухгалтерия, там авторы пусть и справляются.

— Вы не забыли — у нас в пятницу небольшое торжество в редакции? — напомнила Ирина Николаевна. — Будут главный и Алферов. Он будет вручать издательству Почетную грамоту Союза писателей. Может, и вы скажете пару слов? — Она улыбнулась. — О вашей извечной тоске по положительному герою нашего времени…

Возвращаясь вечером домой на улицу Воровского, Луков заглянул в почтовое отделение. Девушка вручила ему письмо из Волгограда от Зинаиды Ивановой. Ялтинская приятельница, с которой он недурно провел неделю на море, сообщала, что после первой же бани южный загар поблек, повседневность затянула в свой водоворот, от Черного моря осталось лишь светлое воспоминание… В конце Зина просила его поискать в Москве в букинистических магазинах последний роман Вадима Казакова… Он, мол, ей необходим для диссертации…

Он сердито скомкал письмо, потом разорвал вместе с конвертом на мелкие клочки и выбросил в урну. Над ним чуть слышно шумела листвой старая липа, мимо сквера с шелестом проносились машины. Солнце зашло за облако, и стало чуть прохладнее. Где-то неподалеку резко скрежетнули тормоза, немного погодя послышался пронзительный милицейский свисток, но Луков даже не повернул тяжелую голову в ту сторону, он думал о том, что глупая все-таки эта Зина! Почему бы ей не написать диссертацию о Роботове, Монастырском, Славине, так нет — подавай ей Казакова! Подумаешь, с детства увлекалась его книгами… Аспирантка, а ориентируется в современной литературе слабо… Они даже поскандалили на этой почве. Зина заявила, что он сам не понимает литературу, тем более что в начале знакомства он в шутку ей сказал, что стал критиком потому, что ненавидит литературу… Конечно, в какой-то степени он, критик, иначе воспринимает современную литературу, чем рядовой читатель. Он уже не помнит, когда ему чье-либо произведение, даже «великих», доставило бы истинное удовольствие. Берясь за рукопись или журнальную публикацию — книги Николай Евгеньевич редко читал, — он держит в руке остро отточенный карандаш, чтобы подчеркивать неудачные места. Ведь ему приходится большинство прочитанного рецензировать, а грош цена твоей рецензии, если ты напишешь: «Дерьмо!» — или: «Гениально!» Нужно разобрать произведение по косточкам, отметить достоинства и пройтись по недостаткам… Последнее больше доставляло Лукову удовольствия. А недостатки можно найти у любого! В институте они, филологи, забавлялись тем, что переписывали из сочинений классиков отдельные места и, выдавая за свое, посылали в журналы и газеты… И редко кто уличал их в плагиате, чаще возвращали рукопись с рецензией, в которой классика разделывали в пух и прах… Зина Иванова много читала и, надо признаться, неплохо разбиралась в литературе, некоторые замечания ее были глубокими, однако восхищение ее творчеством Казакова Луков не разделял. Будь бы ленинградец на Олимпе, Николай Евгеньевич, так и быть, написал бы на него рецензию, чтобы порадовать Зиночку… Но Славин недвусмысленно дал понять, что Вадим Казаков не тот человек, которого нужно поддерживать.

Впрочем, Николай Евгеньевич не хотел ломать голову над ленинградскими проблемами. Славин пообещал дать рекомендацию в Союз писателей — это главное. Леонид Ефимович — влиятельный человек, и с его мнением считаются. Его рекомендация — это гарантия успеха! Кстати, Славин как бы между прочим обмолвился, что в престижном журнале скоро появится его новая пьеса… На пьесы Николай Евгеньевич еще не писал рецензий, но тут придется постараться. Ведь если пьеса будет прославлена, ее поставят многие театры, а это даст драматургу колоссальный заработок. Нужно будет зайти в редакцию журнала и ознакомиться с гранками пьесы, чтобы быть во всеоружии: как выйдет из печати — сразу нужно будет