— А почему ты считаешь, что быть деловым человеком — это плохо?

— Быть деловым человеком прекрасно! Вот быть дельцом, жуликом — это отвратительно! А их становится все больше и больше. Вон даже ты с одним из них познакомилась!

— Ты думаешь, он жулик?

— Я кое у кого поинтересовался о нем — хитрый, говорят, умный, ловкий и умеет концы в воду прятать. Взяток не берет от клиентов, но живет, как нувориш, или проще — катается как сыр в масле. Да не один он такой! Жулья расплодилось много… И им, конечно, приятнее называть себя деловыми людьми. А дела их темные и все направлены на то, чтобы хапать, деньги делать, проворачивать разные хитроумные операции ради этого. Твой Бобриков ни разу ни на чем таком подозрительном не попался, но, как говорится, сколько веревочка ни вейся…

Над головой послышался громкий топот, с потолка посыпалась белая пыль.

— Ну сколько мы будем терпеть эту пытку? — взглянула на потолок Оля. — По-моему, они научили свою девчонку специально прыгать со стула на пол, чтобы нам досадить! Отец не может дома работать, сколько раз ходил к ним, даже написал заявление в жилконтору, а они еще больше стали пакостить… Посмотри, что делается в ванной, на потолке кухни! Каждый год заливают нас водой, меня эти потеки раздражают! И мы ничего не можем поделать…

Снова глухой удар, и над головами закачалась люстра.

— Я вчера позвонил им, открыла дверь беленькая такая девочка, смотрит на меня чистыми глазами. «Это ты, — спрашиваю, — прыгаешь нам на головы?» Шмыгает носом, улыбается: «Я прыгаю на пол, мне мама разрешает». Спрашиваю: «Воду на кухне и в ванной тоже ты льешь?» Говорит: «Нет, это мама…»

— Над нами двадцатая квартира? — спросила Оля, вздрогнув от нового удара. — Честное слово, как-нибудь потолок рухнет, а уж медная люстра точно упадет кому-нибудь на голову.

— Я даже не знаю, что страшнее — хамство или воровство, — сказал Андрей, морщась от грохота и криков над головой.

— Постучи железякой по батарее.

— Сейчас девочка прыгает, а постучу — мама начнет прыгать, — улыбнулся брат. — Я как-то сказал соседке, что у нас люстра раскачивается над головой, когда ее дочь прыгает… Знаешь, что мне мама сказала? «А у нас нет люстры». Ухмыльнулась и ушла наверх.

Сколько Казаковы здесь живут, столько шумят наверху соседи. Дом после капитального ремонта, и слышимость, особенно сверху, редкостная. Отец не может работать, когда соседская девчонка начинает прыгать над головой. Он все чаще и чаще уезжает из дому. На днях сообщил, что в августе вместе с Павлом Дмитриевичем Абросимовым едут на месяц на озеро Белое, где раньше был детдом, а теперь школа- интернат. Там до сих пор работает учительницей Василиса Красавина, с которой отец и Павел Дмитриевич воевали в партизанском отряде…

Прыжки над головой прекратились, зато басисто, так что в ушах загудело, запел водопроводный кран. Это опять они, соседи из двадцатой квартиры… Наверное, им доставляет удовольствие доводить до белого каления Казаковых! Сколько раз при встрече у лифта с соседкой Оля замечала подленькую улыбочку на ее толстом круглом лице. И видно, соответственно настроенная дочь — как ее звать, Оля не знала — не здоровалась и смотрела враждебно. Отчего бывает такая ненависть одних соседей к другим? Отец ведь даже в лицо не запомнил никого из двадцатой квартиры, словом с ними не перемолвился, пока не вынудили обстоятельства, а вот уже годы продолжается это издевательство. И никто ничего поделать не может. Родители даже поговаривали, мол, нужно бы сменить квартиру, но кто этим будет заниматься?..

Кран скоро захлебнулся, но чуть погодя с новой силой заскрежетал. Гнусные соседи могли специально его на всю ночь оставить открытым, лишь бы досадить Казаковым.

— Кто хоть они? — кивнула на потолок Оля.

— Люди…

— Нет, это не люди, это подонки! — со злостью сказала она и демонстративно зажала уши ладонями.

Андрей взял медный пестик от ступки и стукнул по водопроводной трубе. Немного погодя в ответ раздался такой же стук. Минуту или две они перестукивались, в эту азбуку Морзе включился еще кто-то из соседей. Но скоро, к огромному облегчению брата и сестры, вопль крана прекратился.

— Мне иногда хочется придумать какую-нибудь сирену, чтобы она тоже ревела у них в ушах, — сказала Оля. — Где бы такую достать, а?

— Чем же ты тогда лучше их? — улыбнулся Андрей.

— Ну а как тогда с хамством бороться? Как? — выкрикнула она.

— Не знаю… — ответил брат. — Вот что, я об этом подумаю, а ты иди, сестричка, досматривай свой дурацкий сон с крокодилом, я же пойду в ванну.

— Кто же тебе новую куртку порвал и в ухо заехал? — прищурилась на него Оля. — Кто этот смельчак?

— Послушай, Олька, — вдруг осенило его. — А что, если я съезжу на станцию и… потолкую с этим дельцом?

— Я бы тебе этого никогда не простила, — сердито ответила она и ушла в свою комнату, хлопнув дверью.

Немного погодя дверь приоткрылась, и оттуда высунулась ее растрепанная голова.

— Я считала тебя умнее, Андрей! Может быть, тебя стукнули по голове и ты поглупел?

— Может быть…

Он снял с плиты закипевший чайник, налил в кружку, открыл холодильник, достал эмалированную миску с котлетами. Положил одну на ломоть хлеба, посыпал солью и с удовольствием откусил. Пожевав, отхлебнул чаю и взвыл: кипяток обжег нёбо.

— И все-таки я твоему Бобру с удовольствием заехал бы в физиономию… — пробормотал он, снова принимаясь за бутерброд. — Тот, кто много говорит, слов не понимает…

— Запиши этот убогий афоризм, может, для рассказа пригодится… — послышался из-за двери насмешливый голос сестры.

Николай Евгеньевич Луков медленно поднимался по бетонным ступенькам на пятый этаж. Лифт испортился, и в такую жару тащиться наверх было тяжело. Остановившись на лестничной площадке, он достал платок, вытер вспотевший лоб, лысину. Здесь чуть не налетел на него спускающийся вниз Колымагин — редактор издательства. Поздоровавшись, он сказал, чтобы Луков зашел за рукописью.

Николай Евгеньевич заглянул к заведующей редакцией художественной литературы Ирине Николаевне Липкиной. Худощавая, с красивой седой прической, заведующая сидела за письменным столом, заваленным папками, и разговаривала по телефону. Кивнув Лукову, показала глазами на стул, придвинутый к столу.

— …Он уже прислал с курьером расклейку, — негромко говорила она в трубку. — На будущий год? Вы же знаете, что уже план послан на утверждение в комитет… Автор — член этого самого комитета? Придется двоих выбрасывать из плана… Я даже не знаю кого. Алферов ведь выходил у нас в прошлом году… Неужели не может год подождать? Хорошо, я выброшу из плана двух авторов с периферии, но объясняться с ними будете вы сами.

Ирина Николаевна бросила трубку на рычаг, невидяще уставилась на Лукова.

— Ну разве можно так? — пожаловалась она. — План сверстан, отпечатан на ротаторе, и вот теперь придется вставлять туда Алферова! Да он и так во всех издательствах каждый год издается…

— Ирина Николаевна, Алферов купил за баснословные деньги дачу в Красной Пахре, теперь строит баню по эстонскому проекту. Ему сейчас деньги позарез нужны… — добродушно сообщил Николай Евгеньевич.

— Да, с ним не стоит ссориться, — заметила Липкина. — Очень влиятельный человек. Главный редактор сказал, что был звонок и чтобы мы Алферова немедленно вставили в план.