двери кладовой? Потом я, конечно, сообразил… И разогнал их. Что мне было делать? Если Джеффри, ее отец, узнает… Адриан молчал… но кипел. В нем проснулся мужчина. Полуребенок с пылом мужчины, стремящегося к женщине.

Мое нормандское происхождение бунтовало. У нас в Нормандии это считается делом мужа и жены, а не детской игрой.

Я взорвался. И обрушился главным образом на Адриана. Он старше. Он ее родственник, кузен. Он должен защищать ее. Я читал им нотацию в холле, держа за руки, как нашкодивших детей. Но я все видел. Маделин реагировала как ребенок. Адриан же – нет. Его молчание меня пугало. Он был слишком независим и не отступал от своих намерений. Я переселил Маделин к друзьям. Объяснил, что она должна жить там: «Девочке нужна женская компания». Я рассказал ее отцу, хотя он и сам начал догадываться. Невозможно было не сообразить.

Для Маделин и Адриана это был ужасный год. Они встречались только в больших компаниях, но когда они смотрели друг на друга, никого вокруг не видели.

В день пятнадцатилетия дочери Джеффри устроил большой праздник, настоящий бал, в надежде привлечь конкурентов надоедливого кузена. Но с таким же успехом он мог никого не приглашать, поскольку она танцевала только с Адрианом. И потом они исчезли, словно мы сами спровоцировали это своими страхами, опекой и беспокойством.

Когда они вернулись… Боже мой, что тут началось! Джеффри возмущался. Адриан дерзил и перечил ему. Джеффри был оскорблен. Сначала он требовал, чтобы Адриан женился на ней. Потом, когда спор разгорелся, кричал, что лучше отдаст дочь в монастырь, чем замуж за такого, как Адриан.

Но увы, оказалось, что Адриан действительно хочет на ней жениться. И причина для женитьбы была самая опасная: юношеская страсть. Но для этого союза были и хорошие причины. Джеффри истратил на бал огромные деньги, он хотел представить дочь всем своим друзьям в надежде, что Маделин получит ответные приглашения. Он мечтал выдать ее за богатого. И неожиданно получил то, что хотел. А именно: английский титул, земли и богатство, которыми, достигнув совершеннолетия, станет распоряжаться Адриан. Свадьбу устроили на следующий год, с грандиозным подарком отцу невесты и без всякого приданого. Адриана до свадьбы отправили подальше от Маделин.

Казалось, это прекрасное решение. Адриан перестал кутить и сосредоточил все интересы на жене. Маделин считала, что она вышла замуж сразу за короля Англии и Франции. У нее были две беременности, как судачили, слишком уж быстрые. Они потеряли близнецов. Потом она снова забеременела двойней, дети родились слабенькие. Но казалось, все у них будет хорошо. Адриан держал себя в узде, дядя в ответ на это был к нему добр. Маделин снова забеременела, но у нее случился выкидыш. После этого ее письма все стали несчастными. Я навестил молодую чету. Мне Маделин показалась немного подавленной. Хотя они не ссорились, чувствовалось напряжение в их отношениях. Но я думал, что они это преодолеют. Потом я получил письмо. Адриан переехал в Лондон. Не было слов, чтобы описать его поведение там. Я не мог этого постичь. Внезапно появилась Маделин, размахивая свидетельством о разводе. Я приехал к ним. В доме все болели, близнецы умерли за три дня. Маделин с бумагами о разводе чувствовала себя триумфатором. Потом ее жизнь превратилась в кошмар.

Отец тоже не мог помочь ей. Английский развод, сказал он, не имеет никакого значения для брака, заключенного перед Богом и Францией.

Кажется, эта мысль застряла в голове Маделин. Не думаю, что она считала Адриана настоящим англичанином. Сама она ездила в Англию развлечься. Но все в доме было французским: еда, мебель, одежда, обои на стенах и, конечно, язык. Маделин не знала никакого языка, кроме французского. Казалось, она боится учить другой.

Английский она выучила после развода, и то довольно скверно. Он не такой элегантный, как мой. – Филипп через стол улыбнулся Кристине. – Я рассказал вам такие подробности, потому что вы этого хотели. И отчасти в отместку. В последние месяцы Адриан превратил мою жизнь в настоящий ад. Я открыл вам карты, которые он захочет оставить при себе, потому что вы, думаю, первая, у кого есть собственные козыри.

Да уж, козыри, подумала Кристина. Адриан наперекор всем женился на кузине, которую знал – и, вероятно, любил – всю жизнь. Как это можно одолеть?

Хорошо, что она скоро расстанется с ним и с этой любовью.

Адриан спал почти весь день. Но перед обедом, когда его уже хотели будить, мирное затишье, установившееся в доме, нарушилось. Адриан первый услышал хруст шагов по снегу.

Он выскочил из комнаты, на ходу надевая сюртук и бормоча проклятия.

– Повозка и всадники. Они брали с собой повозку?

– Нет.

Визитеров, несмотря на повозку, можно было узнать сразу: вернулись товарищи Адриана. Но был среди них кто-то еще.

– Лиллингз! – Адриан вышел на крыльцо. И голос, и поза выдавали его гнев. – Qu'est-ce que tu fous ici? [15]

Кристина смотрела в окно.

Томас не ответил на резкий вопрос. Но радости других не было предела – Адриан появился! Они бы налетели на него, но Томас прикрикнул на них и отправил на конюшню. Напряженная тишина разлилась над снегом.

Томас спрыгнул с лошади, бросил поводья Сэму Ролфману и пошел к дому один.

Кристина видела, как Адриан переговаривался с Томасом. Они говорили, понизив голос, но Кристина чувствовала гнев Адриана. Спор продолжился в доме.

– Потому что меня сюда послали, – ответил, входя, Томас. – Клейборн схватил меня вчера днем. С ним был какой-то двухметровый громила. Честно говоря, я уж думал, что тебе отправят мой труп в качестве подарка.

Увидев Кристину, Томас замолчал и пристально посмотрел на нее.

– Привет, Кристина! – Его глаза задержались на ее лице, потом опустились к животу. – Господи, – пробормотал он и отвел взгляд.

Адриан снимал в коридоре плащ.

– Кристина, займись чем-нибудь. Я хочу поговорить с Томасом наедине.

Она не шелохнулась. Томас сел в дальнее кресло.

– Это ты займись делом, Адриан, – сказал он. – Мы поймали француженку. Таинственную эмигрантку, которая просила твоей помощи прошлым летом. – Он помолчал. – Между прочим, это она выдала тебя два дня назад.

Адриан шел к конюшне, снег скрипел под ногами.

– Мы связали ее. Она хочет говорить только с тобой, – пробормотал Сэм.