казалось одним слитным движением. Курок с зажатым в нем осколком кремня чиркнул по зубчатому краю крышки полки, брызнули искры, воспламенилась затравка…
Пуля прорвала завесу газа, закрутив его в сложные жгутики, и вонзилась в шею шамана. Третий член забастовочного комитета водяных рухнул в ил, окрасив его своей кровью.
Стены траншеи трескались, рушились. Они вспучивались и проседали, из трещин били струи воды и разжижали грунт на дне. Вода кружилась вокруг горстки уцелевших забастовщиков, вихрилась над ними. Как газ.
И наконец с дрожью Большой Вар залечил свою рану, удалил крошечный разрез, мешавший его течениям. Грязная вода похоронила и трупы, и политические воззвания.
Как только милиция подавила забастовку в Паутинном дереве, настал черед действовать экипажу и десанту пятого воздушного судна. В Собачьем болоте толпы подняли крик, требуя новостей и подробностей столкновения. По трущобным улицам брели уцелевшие пикетчики. Сновали шайки возбужденной уличной шпаны.
На улице Серебряная спина вопили уличные торговцы фруктами и овощами, показывали вверх. С пузатого дирижабля сбросили какие-то снасти, теперь они, качаясь и разматываясь, летели к земле. Галдеж усилился, когда по небу вдруг раскатился рев клаксонов — сигналил один из пяти дирижаблей. В горячем воздухе над улицами Собачьего болота спускался отряд милиции.
Бойцы соскальзывали по тросам в проемы между ветхими крышами, подошвы высоких сапог гулко ударялись о скользкий бетон двора. Эти милиционеры в причудливых доспехах больше походили на конструкции, чем на людей. Несколько рабочих и бродяг, оказавшихся в этом тупичке, смотрели на них раскрыв рты, пока один из милиционеров не повернулся к ним и не поднял огромное ружье с раструбом на стволе, не махнул им грозно: «Берегись!» Это произвело действие сродни магическому: кто упал на землю, кто пустился наутек.
Милиционеры ринулись вниз по мокрой лестнице, в подземную бойню. Блюстители порядка прорвались через незапертую дверь и стали стрелять в клубящийся кровавый пар. Мясники оторопело повернулись к дверям. Один упал и захрипел в агонии — пуля пробила легкое. Его тысячекратно пропитанная кровью блуза снова увлажнилась, на этот раз с изнанки. Остальные рабочие бросились бежать, поскальзываясь на хрящевине.
Милиционеры сбрасывали с крюков качающиеся и сочащиеся кровью туши свиней и коз, а затем под их рывками сорвался с потолка и весь подвесной ленточный транспортер. Волна за волной атакующие устремлялись к противоположной стене темного помещения и дальше бежали вверх по лестнице, скапливаясь на неширокой площадке. Запертая дверь в спальню Бенджамина Флекса их не задержала, ее снесли, как марлевую занавеску. В комнате сразу заняли места обочь платяного шкафа; один отстегнул со спины громадную кувалду. Тремя мощными ударами он превратил шкаф в груду щепы; появилась дыра в стене, через нее рвались треск и рев парового мотора, лилось сияние масляного светильника.
Двое милиционеров скрылись в потайной комнате.
Раздался приглушенный крик, а потом звуки тяжелых ударов.
Бенджамин Флекс, шатаясь, пролез в дыру. Он корчился и дергался, брызгал кровью на грязные стены, покрывая их радиальными узорами. Рухнул на пол, ударившись головой, и попытался ползти, бессвязно ругаясь. Второй милиционер наклонился, взял за рубашку, легко — пар куда сильнее человеческих мышц поднял и прислонил к стене.
Бен нечленораздельно бормотал и пытался плюнуть в голубую маску с темными очками сложной конструкции и респиратором. Под остроконечным шлемом она казалась ликом демона из царства насекомых.
Сквозь респиратор пошло монотонное шипение, но в нем были вполне различимы слова:
— Бенджамин Флекс, прошу в устной или письменной форме подтвердить ваше согласие вместе со мной и другими офицерами милиции Нью-Кробюзона проследовать к месту, выбранному для проведения допроса и сбора улик.
Милиционер жестоко ударил Бена о стену и с выдохом, похожим на взрыв, добавил:
— Согласие получено в присутствии двух свидетелей. Это так?
— Так, — дружно кивнули стоявшие позади двое милиционеров.
Офицер врезал Бену тыльной стороной кисти, оглушив и разбив губу. Из глаз потекли слезы, с губы закапала кровь. Человек в глухом доспехе взвалил Бена на плечо и затопал из комнаты.
Констебли, вошедшие в маленькую типографию, подождали, пока все уйдут в коридор вслед за офицером. Потом дружно сняли с поясов по большому стальному баллону и одинаковыми синхронными движениями утопили заслонки клапанов. Громоздкими двуногими носорогами милиционеры умчались вдогонку за своим командиром. В баллонах соединились кислота и порошок: шипение, неистовое пламя — занялся спрессованный порох. От двух мощных взрывов содрогнулись влажные стены.
Коридор вздыбился, из дыры вылетели бесчисленные клочья горящей бумаги, жгучие брызги типографской краски и обломки станков. Лопнул световой люк, ударил конструктивистский фонтан исковерканного металла и битого стекла. Дымящимся конфетти на окрестные улицы сыпались передовицы и опровержения. «Мы не молчим!». — гласил заголовок. «Предательство!». — восклицал другой. Тут и там мелькал логотип «Буйного бродяги»…
Один за другим милиционеры пристегивались поясными карабинами к поджидающим тросам. Дергали за торчащие из привинченных к доспехам ранцев рычаги, заводили мощные моторы и поднимались в воздух, темными глыбами возвращались в брюхо воздушного судна. Арестовавший Бена офицер крепко прижимал его к себе, и лебедка с честью выдержала нештатную тяжесть.
Над разоренной бойней плясал слабый огонек. Что-то скатилось с крыши, пронеслось в воздухе и ударилось о грязную землю. Это была голова Беновой конструкции, верхняя правая конечность осталась при ней. Рука неистово дернулась, пытаясь повернуть отсутствующий рычаг. Катящаяся голова смахивала на человеческий череп, облитый оловом. Несколько секунд продолжалась эта чудовищная пародия на движение. Дергались металлические губы, сжимались и разжимались челюсти. Через полминуты из нее вытекли остатки энергии. Стеклянные глаза повибрировали и застыли. Всё.
По этим жалким останкам скользнула тень — воздушное судно с вернувшимися на борт без потерь милиционерами медленно проплыло над Собачьим болотом, над доками, где затихали последние свирепые стычки, над парламентом, над всей громадой города и направилось к вокзалу на Затерянной улице, к Штырю.
