валяющийся на асфальте цветок – вовсе не то же самое, что стоящий в букете. Но где было Роме дойти до такого простого соображения, если он любовался собой в роли исполнителя фантазий, дарителя мечты! Правда, одаряемая сопротивлялась, когда он пытался разбудить ее рано утром звонком по телефону – нужно же было как-то выманить девочку на балкон, – и, кажется, она сперва даже бросила трубку, не разобравшись. Но потом он дождался и ее изумления, и восторга. Хотя чем там было восторгаться? Зеленью? С таким же успехом можно было разбросать пучки укропа – красные цветы все равно потерялись под стеблями и листьями.
Я советовала Роме – купи нарциссы, получится интереснее, и тебе больше пойдет. Он сделал вид, что не понял намека, – а может быть, и в самом деле не понял. Нарцисс…
А взять те же витражи… Кто мог подумать, что в комнатах от них станет темно? Разумеется, не Мансуров, вдохновенно расписывавший окна всю ночь. И как же он возмущался, когда его попросили смыть роспись! Ведь не прошло и трех дней, а он рассчитывал, что они продержатся как минимум месяц. И с каким великолепным презрением он бросил тогда: „Займитесь этим сами, если у вас поднимется рука!“ Поднялась, куда же деться, и от этого он обиделся еще больше. Но рассказывать о таких мелочах вовсе не обязательно, не правда ли?
Ах, Рома, Рома… Если бы ты знал, какой милый сюрприз я тебе приготовила. Ты ведь не ждешь ничего плохого от старухи? Нет, не ждешь. Впрочем, и хорошего не ждешь тоже – не зря же ты опасаешься встречаться со мной. Ничего, еще немного времени – и, думаю, все получат причитающееся им, в том числе и ты».
Глава 6
Как ни старался Сергей приготовить завтрак бесшумно, Маша все равно проснулась и прошлепала босиком на кухню, щуря сонные глаза. Рыжие волосы растрепались вокруг лица, на щеке залегла складка от подушки, и вся она спросонья была нежной, теплой и светящейся, как одуванчик под солнцем.
– Зачем в такую рань… – начала Маша и зевнула на половине фразы.
Бабкин не удержался, сгреб ее в охапку, забыв про кофе, потащил обратно в спальню, хотя она отбивалась, и только звонкий Костин голос заставил его оторваться от жены.
– Мам, где мои штаны?
– Начинается… – проворчала Маша. – В шкафу, куда ты их сам вчера положил! – крикнула она прямо в ухо Сергею, и тот поморщился.
– Нету! – возразил Костя из соседней комнаты.
– Сейчас найду – пойдешь в школу без штанов, – пригрозила Маша, выбираясь из-под скомканных одеял.
Бабкин вздохнул и вернулся на кухню, где кофе успел залить плиту. Пять минут спустя пришлепал Костя, сообщил, что вспомнил: ему сегодня надо к третьему уроку. Потому он будет спать и просит ему не мешать. Состоялся обычный утренний ритуал: разворачиваясь, мальчик исподтишка нанес Бабкину «смертельный удар», но тот в последнюю долю секунды успел перехватить его руку.
– Уже лучше, – похвалил Сергей, потрепав мальчишку по голове. – Ладно, отсыпайся. Увидимся вечером.
– Чем сегодня занимаешься? – спросила Маша, входя в комнату.
– Дежурю у дома Конецкой, – усмехнулся Бабкин.
Жена знала обо всех делах, которые они с Макаром расследовали, – за исключением тех, где требовалось соблюдение секретности, но такие попадались редко. В этих случаях она не задавала ни одного вопроса, не проявляла любопытства и Костю научила вести себя сдержанно, за что Сергей был ей благодарен.
Но дело Юли Сахаровой не относилось к засекреченным, и Бабкин рассказывал Маше о том, как оно продвигается.
– Думаешь, девочка там?
– Не знаю. Из рассказа ее бывшей подружки получается, что девица отправилась к тетушке около двух месяцев назад. Возможно, она не прижилась у нее и ушла в другое место. Тогда мне предстоит беседа со старушкой. А может быть, Сахарову даже не пустили в квартиру: судя по рассказу Тогоева, у его родственницы довольно тяжелый характер. Хотя как минимум один раз он ошибся, сказав, что его дочь совершенно точно не пойдет к Конецкой.
– Но она все же пошла… – задумчиво сказала Маша, грызя кусок тростникового сахара, который очень любила.
– По словам Церковиной, да. Так что сегодня придется околачиваться у дома, ждать, наблюдать за подъездом… Если получится, поговорю с кем-нибудь из местных.
– А как дела у Макара?
– Осваивается в Тихогорске, – усмехнулся Бабкин, вспомнив звонок друга. – Там, по его словам, происходит что-то странное, но Илюшин этому только рад. Он любитель находить ответы на сложные вопросы.
Выйдя из лифта и спустившись по ступенькам, Сергей споткнулся обо что-то твердое и приглушенно выругался себе под нос. Старушка, жившая на первом этаже, пару недель назад подобрала очередного безродного кота, но к себе не взяла, а устроила ему под лестницей «кошачье гнездо» в коробке из-под обуви. Дымчато-серый кот – тощий, жилистый и при этом с опухшей, словно от беспробудного пьянства, мордой – днем спал в своем «гнезде», а ночью пропадал во дворах. В игривом настроении он сдвигал свою коробку, вытряхивал тряпочку, которой старушка выстлала ему постель, а пару раз переворачивал блюдечко с едой, устраивая в подъезде форменный свинарник.
Именно на коробку и налетел Бабкин.
– Чтоб тебя… кошачье отродье!
Он отпихнул «гнездо» в сторону, заглянул под лестницу. Кот был там – сидел, прижавшись к полу, таращился на Сергея круглыми совиными глазами.
– Еще раз намусоришь – выкину в подвал, – пригрозил Бабкин, заразившийся от Маши привычкой разговаривать с животными, даже самыми глупыми.
Кот вызывающе прищурился, но ничего не ответил.
С трудом найдя место для парковки возле подъезда Конецкой, Бабкин подумал о том, не форсировать ли ему события, заявившись к престарелой родственнице Тогоева в виде представителя какой-нибудь общественной организации. Нужные документы были у него при себе, но, поразмыслив, он отверг этот вариант. Даже если его пустят в квартиру и он увидит девушку, Сахарова может насторожиться и, чего доброго, сменить место проживания. Придется искать ее снова.
«Будем ждать», – сказал себе Сергей, следя за подъездом. Дверь то и дело распахивалась, выпуская жильцов, торопившихся на работу, но Юли Сахаровой среди них не было. Зато около десяти к дому подошла женщина, чье лицо показалось Бабкину смутно знакомым. Она остановилась напротив его машины, вытащила из сумки блокнот, поискала взглядом номер дома и еще раз сверилась со своими записями. Сергей с интересом наблюдал за ней, пытаясь вспомнить, где же он ее видел.
Побродив недолго перед палисадником и, очевидно, убивая время, женщина наконец зашла в подъезд, за которым он так внимательно наблюдал. А Бабкин остался, сокрушаясь по поводу испортившейся зрительной памяти.
Сахарова не появилась ни через два часа, ни через три. Сергей отличался завидным терпением и при необходимости мог просидеть в машине долгое время. Но его грыз червь сомнения. «Судя по рассказу Церковиной, ее бывшая подружка не из тех девушек, что стремятся работать и сами себя обеспечивать… Что, если она живет на иждивении старухи? Тогда девчонка может днями не выходить из квартиры». Прождав безрезультатно еще час, Бабкин решил, что пора придумать что-нибудь новое, и вышел из машины.
Апрельский ветер шевелил ветки куста, растущего возле подъезда. На втором этаже молодая женщина в шортах и короткой рубашке мыла приоткрытое окно, за ее спиной вопило радио – до Бабкина доносились голоса ведущих. Никаких бабушек, выгуливающих внуков или хотя бы собачек со скандальным характером, в окрестностях не наблюдалось – так же, как и сторожевых старушек возле подъезда. Сергей приуныл. Дом оказался неправильным – здесь не с кем было побеседовать о новых жильцах.
