сейчас…

Она ответила на вопрос утвердительно, но, не услышав собственного голоса, откашлялась и повторила громче:

— Мне не трудно… — Как большинство физически здоровых, крепких людей, она стыдилась своей болезни.

— До того как с вами, Дуся, случился этот припадок, вы чувствовали себя хорошо?

— Хорошо…

— Что вы делали до того, как у вас начался припадок?

— Я… стирала…

— Что вы стирали?

— Рубашку… мужа…

— Какая это была рубашка? — с трудом сдерживая свое нетерпение, спросил Никитин.

— Не понимаю…

— Вы стирали рубашку мужа. Какая это была рубашка — белая, голубая? Из какого материала, зефировая, быть может, шелковая?

Удивляясь вопросу, она улыбнулась:

— Это была ковбойка красная… в черно-белую клетку…

— Рубашку вас просил выстирать муж?

— Нет… Борис спал… У него не одна эта рубашка, а он вцепился в эту одну и носит… Воротник совсем заносил… Я встала рано… хотела, пока он спит…

— Когда вы начали стирку, окно на кухне было закрыто?

— Закрыто… Соседка боится сквозняка…

— Вы не можете вспомнить, при каких обстоятельствах вы порезали пальцы?

— Я терла на доске воротничок рубашки, вдруг под рукой хруст и… почувствовала боль в пальце… потом… потом я ничего не помню…

— Спасибо, Дуся. Я прошу вас, чтобы все то, о чем мы сейчас говорили, осталось между нами. Даже если придет вас проведать муж, вы и ему не рассказывайте о нашей беседе.

— Почему?

— Так, Дуся, нужно. Когда вы будете совсем здоровы, мы с вами вернемся к этой теме. Вы обещаете мне?

— Обещаю…

— Честное слово?

— Честное комсомольское, — сказала она и закрыла глаза. Разговор утомил ее.

Никитин вышел из палаты и осторожно, стараясь не шуметь, притворил дверь. В коридоре его дожидался главврач.

— Точно пять минут, — сказал он, взглянув на часы. — Я вижу, что с вами можно иметь дело.

— В таком случае, еще одна просьба: нельзя ли побеседовать с врачом «неотложной помощи»? — обратился к нему Никитин.

— Сейчас мы это устроим, — ответил главврач и повел его по длинному коридору, затем по лестнице вниз.

Врача они застали в перевязочной.

— Прошу вас, Анатолий Дмитриевич, ответить товарищу на интересующие его вопросы, — сказал главврач и углубился в изучение лежащей на столе истории болезни.

— Когда вы вошли в кухню квартиры, где проживает Жаркова, вы не заметили корыто для стирки? — спросил Никитин.

— Корыто стояло на табурете возле раковины. Вода еще не успела остыть, я обратил внимание на пар, идущий от белья в корыте, и подумал, что мы действовали достаточно оперативно.

— Что было в корыте?

— Оцинкованная ребристая доска для стирки и несколько пар белья.

— Среди этого белья вы не заметили мужскую ковбойку, красную в черно-белую клетку?

— Нет, ковбойку я не заметил.

— Как реагировал Жарков, когда на его вопрос о состоянии здоровья жены вы ответили, что это припадок эпилепсии?

— Мне показалось, что Жарков сразу успокоился. Это удивило меня, так как эпилепсия — тяжелое заболевание, трудно поддающееся лечению.

— Большое спасибо, Анатолий Владимирович! Я надеюсь, вы понимаете, как важно, чтобы все это осталось между нами?

— Я понимаю.

Поблагодарив главврача, Никитин вышел из клиники и на машине поехал в партком. Кратко информировав Ведерникова, он попросил машину на всю ночь для поездки в Москву и, получив согласие, направился к заместителю директора завода по кадрам.

К счастью, Ратникова он застал на месте. Чтобы не насторожить работников отдела, пришлось потребовать в кабинет Ратникова личные дела всех без исключения работников электроцеха. Затем Никитин взял дело Жаркова и углубился в его изучение. Здесь были: анкета, заявление, автобиография, характеристика с завода «Динамо», выписки из приказов по прежнему месту работы, диплом об окончании подольского техникума в 1959 году и две фотокарточки Жаркова размером 9X12.

— Как вы думаете, Петр Григорьевич, за сколько времени можно на машине, — спросил Никитин, — добраться до Подольска?

— Думаю, часов за пять…

— Вы могли бы мне дать вашу машину до завтра?

— У. моей «Волги» ерундит зажигание, взяли бы вы машину у Ведерникова, а? — с надеждой спросил Ратников.

— У парторга я уже взял машину, мне нужна вторая. Даете вы мне машину или нет? — спросил Никитин.

— Когда она вам нужна?

— Дайте указание подать машину к городской гостинице в четыре часа утра.

— Хорошо, — не очень охотно согласился Ратников и добавил: — Сейчас распоряжусь, чтобы проверили зажигание.

— Фотографии Жаркова я возьму с собой, — предупредил Никитин.

Из отдела кадров майор поехал к полковнику Уманцеву и просил его установить наблюдение за Жарковым.

Позже в гостинице Никитин подробно посвятил Гаева во все события дня, предупредив, что в четыре часа утра ему надо будет выехать в Подольск.

— В учебных заведениях принято после получения диплома фотографироваться всему выпуску с педагогическим составом. Попробуй получить такую группу выпуска пятьдесят девятого года, — ставил он задачу. — Быть может, в архиве техникума сохранилось личное дело и фотографии Жаркова. Фотографии, если они будут обнаружены тобой в личном деле, надо изъять, заверив в учебной части. Предъяви эту фотографию для опознания, оформляй протоколом. — Он вручил один из фотоснимков Жаркова капитану. — Да! — вспомнил он. — Я должен проверить еще два любопытных факта!

Из комнаты дежурного администратора гостиницы он связался по телефону с Забалуевой и договорился с ней о встрече. Машину Никитин отпустил, пришлось до завкома добираться пешком.

— У меня к вам два вопроса, — сказал он Пелагее Дмитриевне. — Помните девушку, окончившую физико-математическое отделение МГУ, с которой познакомился Жарков в парке?

— Как же, помню, — ответила Забалуева, машинально рисуя карандашом на листке чистой бумаги,

— На каком участке она работает?

— Она работает в мастерской главного конструктора ЦКБ, в отделе «ОС-4».

— В этом отделе разрабатывались рабочие чертежи «АЭП-7 — Аргус», не так ли?

— Этот отдел особо секретный, и что там делают, мне неизвестно. — Она нарисовала на бумаге