Я остановился. Нагнулся. Поднял это. Не имеющее названия. То было – не земля, не дерево, не камень. Если бы (размышлял я, вертя найденную вещь в пальцах) в лесу росли деревья с белыми, странной формы листьями – не округлыми и не заостренными, как наконечник стрелы, очень тонкими, странно шуршащими, с очень прямыми краями, двумя подлиннее, двумя покороче, – и если бы кто-то подобрал и сложил множество таких листьев вместе, – может быть, чтобы удобнее было их кусать, – а сверху и снизу положил пластинки коры того же дерева, так же ровно обрезанные – тогда, пожалуй, получилась бы именно такая вещь.

Но у каждой вещи есть свое назначение. Какое же – у этой?

Я обнюхал ее. Запах был незнакомым, странным, скорее неприятным. Он не говорил о том, что вещь эту можно есть, но и не предостерегал от этого. Он был – никакой.

Листья этой штуки были покрыты множеством неровных точек. Было ли дерево больным? Тогда есть его не следовало. Или это была его обычная окраска? Листья ведь бывают всякими.

Я осторожно откусил уголок. Пожевал. Вкус тоже был никаким. Но может быть, вещь эта все-таки годилась в пищу? Так или иначе, я решил не бросать ее и взял с собой.

Того, кто проходил берегом, я не встретил; да и не ждал его: след был, самое малое, двухдневной давности, а мы, все четверо, тогда как раз спустились вниз по ручью, где в одном месте легко было бить рыбу копьем или ловить в сетку. Так что он уже далеко.

Женщины встретили меня с радостным визгом и тут же принялись снимать шкуру и разделывать мясо. Я почувствовал возбуждение после свежей крови, и, бросив непонятную вещь близ огня, велел Ну Ши идти со мною. Мы немного отошли от огня, на ровное местечко, очень удобное для того, что я хотел делать. Я повалил ее, не дожидаясь, пока она ляжет сама, и начал делать все так, как должен делать хороший, очень хороший охотник, уверенно владеющий своим копьем. Мы извивались, от Ну Ши шел приятный запах сладких луковиц, которыми она иногда натиралась. Остальные женщины смотрели на нас и завидовали, не зная, настанет или нет сразу же и их очередь.

Я едва успел ощутить всплеск внутреннего огня, которого добивался, как женщины у огня завизжали. Я поднял голову. Принесенная мною никакая вещь, которую я бросил близ огня, ярко и высоко горела, словно тонкая кора Белого дерева. Я вскочил, но было поздно.

Хотя женщины вряд ли были виноваты, я решил все-таки накричать на них, а может быть, и побить немного – чтобы они не подумали, что это как раз моя вина в том, что никакая вещь сгорела, хотя мне хотелось еще поразглядывать ее, отдыхая после еды. Дело в том, что на одном из листков точки, или как их еще назвать, соединялись так, что из них получалось что-то, похожее на охотника, такого же, как я и все мы. Ну не совсем, но в общем почти такого, как тот, кто появляется, когда глядишь в спокойную воду.

Но тут уши мои уловили звук, донесшийся откуда-то сверху. Я насторожился. Ноющий гул «Юнкерсов» был мне хорошо знаком. По траншее перекатывалось уже протяжное «Во-оздух!». Я ожидал, что сразу же слева, с опушки, застучат зенитки, но наши молчали, потому, наверное, что бомбардировщики шли не на нас, а куда-то в глубину, через линию фронта – к мосту, надо думать. Нам же не следовало обнаруживать себя раньше времени. Потому что ожидался десант. И похоже, новая волна «Юнкерсов», что уже виднелась вдалеке в сопровождении «Мессеров», везла не бомбы, а парашютистов.

… – К бою!.. – разнеслось над окопами.

Мой «СГ» стоял на своем столе, лента была заправлена. Я пригнулся, удобно пристроил локти, прикинул – на какой высоте начну доставать спускающихся. На немалой: пулемет был изготовлен для зенитного огня, тело установлено на стреле станка, задранной кверху; станок опирался при этом на щит. Ну, еще минута- другая…

– Остров! Остров!..

Сознание того, что это обращаются ко мне, пришло не сразу. Глаза не хотели открываться. Вообще просыпаться, когда спишь под давлением, бывает порой очень нелегко. Но срок моего очередного выхода в Пространство Сна закончился.

Я медленно поводил глазами, заново – каждый раз заново! – привыкая к яви. Тем временем с меня аккуратно, я бы даже сказал – ласково снимали электроды, которыми я был обмотан, как Гулливер у лилипутов, из вены вытащили иглу – такой можно убить лошадь, если только размахнуться пошире, – и, выпроводив сестричек, мой встречающий – сегодня им был Пещерный Лев – сказал:

– С прибытием, Остров. У тебя все в порядке?

Я для верности пошевелил руками, одной ногой, другой. Повертел головой, в которой еще была полная каша.

– Давай, давай, – поторопил Лев. – Ванна, процедурная, потом запись – все в темпе, как полагается. И не изображай страдальца: ничего сложного у тебя вроде бы не возникало.

– Да нет, – сказал я, отчаянно зевая. – Как планировалось – участвовал в операции, все выполнил точно, теперь и здесь дело должно благополучно завершиться.

– Ага, конечно, – согласился Лев. – А ведь не подскажи мы – и он бы скорее всего пациента зарезал. Нет? Мы бы ведь тоже не спохватились, если бы больному подсознание во сне не просигналило, а мы не сумели бы это уловить.

– Не зарезал бы, – поправил я. – Но не смог бы спасти.

Имени пациента мы вслух не произносили, хотя оно всем известно. Не любим громких имен. К тому же, мне лично его голос совершенно не нравится. И не только голос.

Пещерный Лев тяжело, пещерно подумал.

– Ну и истерика началась бы, а?

– Вот это уж точно.

– Да, кстати, – сказал он, помолчав. – Ты вроде бы еще куда-то сворачивал?

– Да ну, – отмахнулся я. – Сходил в давнее прошлое, потом в недавнее… Я же над этой темой работаю в свободное время, забыл?

– Ах, ну да, конечно, – закивал Лев, хотя я готов был спорить на обед у «Максима», что о моей теме он впервые услышал. Он в Институте не по научной, а по оперативной части. – Ну и как, много открытий натворил?

– Никаких новостей – разве что мелкие штрихи к уже известной картинке. Одно только… Там, в мезолите… По-моему, то был точно мезолит…

– Наверное, они все там воняют жутко, – покачал он головой. – Так что там у тебя стряслось, в палеолите? Или где?

Но я уже передумал. Сперва сам прокачаю этот казус в голове.

– Да нет, ничего определенного. – Я потер то место, где только что торчала игла, и сейчас кожа слегка зудела. – Скажу при записи. Сколько у меня теперь отгулов?

– Ну, – проронил он неуверенно, – не более трех дней.

Я его понимал: нас было мало. Но и своего отдавать не собирался.

– Ладно, – заключил я, вставая с ложа – спального станка, как мы у себя это называем. И потопал в ванную из рабочей палаты, которую уже привык считать своею – из палаты, как ни смешно, номер шесть.

Но такие совпадения меня не смущают. Да и никого другого во всем Институте. Тем более что процентов семьдесят из наших Чехова наверняка не читали.

Мы с вами виделись не раз. Но если встретимся средь бела дня на улице, в магазине, в метро или на тусовке у общих знакомых, вы меня не узнаете. Потому что пути наши пересекались в других – даже не местах и временах, но в других мирах.

В мирах сна. Говорю – мирах, поскольку их много.

Чувствую, вы уже приблизились к пониманию. Ну, еще самую малость. Ну же!

Да, вы правы.

Потому что я – тот, кого вы видите во сне.

Но не каждый раз.

Когда вам встречаются во сне ваши родные, близкие, знакомые – это не я. Это они. В таких случаях я не показываюсь. Хотя нередко нахожусь где-то поблизости. Так полагается. Так нужно. Из того, что вам снится, мы получаем информацию, порой очень интересную и даже важную. Но не вмешиваемся.

Но когда в ваших снах рушится логика, сдвигаются, перемешиваются, совмещаются и разбегаются