сражения. Повсюду валялись предметы одежды, в углах продолжали дергаться обнаженные тела — парами или в экстазе свального греха. Слышались судорожные вздохи, крики, стоны. Пахло спермой.
— В половине десятого ты должна быть в конюшне, — сказала Астрид, на удивление свежая, несмотря на бурную активность, проявленную во время продолжительного группового соития.
Тамзин втянула носом затхлый воздух и покачала головой. В душу ее закралось сомнение. Ароматы конюшни ее не вдохновляли. Ей захотелось поскорее уйти, выпить чашечку кофе и лечь спать. На то, чтобы принять ванну, у нее не осталось сил. Она с трудом добралась до своего номера и рухнула на кровать.
— Привет, это я — раздался голос неутомимого Алекса. Он прошмыгнул в дверь и нырнул под одеяло.
— Я устала, — простонала Тамзин. — И хочу спать.
— Я решил сделать тебе сюрприз, дорогая, и кое в чем покаяться, — прохрипел Алекс, деловито раздвигая ей ноги коленом и стаскивая тунику через голову.
— О чем ты говоришь? Не понимаю, — прижимаясь к нему, спросила Тамзин. — Ой!
Алекс засадил ей свой неутомимый фаллос и начал работать торсом, приговаривая:
— Я решил сознаться во всех своих грехах на страницах твоего журнала, птичка! Я дам тебе обширное интервью. Это станет сенсацией.
— Прекрасно, я очень рада, — ответила Тамзин, шире раздвинув ноги.
Алекс продолжал пыхтеть, но ее это не раздражало, она успела привыкнуть к тому, что его член чаще других проникал в ее влагалище. Засыпая, она представляла себе эффектную обложку «Химеры» с фотографией Алекса.
— Доброе утро, мисс! — приветствовал ее на другое утро Кевлин, нахально ухмыляясь. — Вы сегодня рано встали! Но вид у вас бодрый.
— У тебя, случайно, нет аспирина? У меня разламывается с похмелья голова.
— Сейчас я вас вылечу! — сказал молодой человек и, достав упаковку лекарства из аптечки, растворил таблетку в воде.
С благодарностью беря у него стакан, Тамзин подумала, что он, несомненно, очень привлекательный парень. Но даже он не мог удовлетворить ненасытную Марию: вчера в спальне Инги та показывала настоящие чудеса изобретательности и неутомимости в сексе.
Солнечный свет лился широким потоком в высокие стрельчатые окна, в его косых лучах сновали крохотные пылинки. В конюшне пахло сеном, опилками и лошадьми. Тамзин прошла к стойлу — дружелюбная кобыла высунула голову и уткнулась мокрым носом в ее ладонь. Обернувшись к Кевлину, чтобы спросить у него, какая из лошадей ей предназначается, Тамзин увидела, что он потирает ладонью ширинку.
— Ты не знаешь, какую из этих красавиц оседлают для меня? — спросила Тамзин.
Конюх растерянно потер кончик носа и, в свою очередь, спросил:
— А разве вам еще ничего не объясняли?
— Что именно? — удивилась Тамзин. — Вы все узнаете сами, когда придет время, — ответил Кевлин, отводя взгляд.
В конюшне было прохладно, однако Кевлин был молод и горяч. Тамзин взглянула на него из-под ресниц и лукаво улыбнулась. Он взял ее за руку и спросил:
— Голова все еще болит? Может быть, вам лучше прилечь?
— Да, пожалуй, я прилягу. Может быть, ты покажешь, где здесь есть укромный уголок? — сказала Тамзин.
Он отвел ее в свободное стойло, где в углу имелся стожок свежего сена, и расстелил поверх него попону. Тамзин с удовольствием легла на нее и раздвинула ноги.
Кевлин без лишних слов деловито расстегнул поясной ремень и ширинку и достал солидный и слегка искривленный член. Помастурбировав на глазах у Тамзин и доведя свой рабочий инструмент до полной готовности, он прилег рядом с ней. Не тратя времени на преамбулу, он расстегнул молнию ее стеганой куртки, просунул под нее руку и стал тискать груди. Тамзин вспомнила, какие огромные сиськи у Марии, и подумала, что он, вероятно, сравнивает их женские прелести. Все это происходило в молчании. Наконец Кевлин одобрительно хмыкнул и полез к ней в промежность. Тамзин замерла, ожидая грубого и бесцеремонного введения члена: вряд ли конюх понимал значение клитора в совокуплении, скорее всего он привык действовать напористо и быстро.
Однако именно целеустремленность этого молодого жеребца и возбуждала Тамзин. Она сжала в кулаке его беспокойного удавчика и начала двигать рукой вниз и вверх. Рука Кевлина стала тереть клитор. Тамзин почувствовала некоторое облегчение. Стремясь острее ощутить нажим его пальцев, она выпятила низ живота. Кевлин засопел и принялся массировать клитор с удвоенным рвением. И когда Тамзин уже была на грани оргазма, он стянул с нее джинсы и запустил во влажное и скользкое влагалище своего огнедышащего дракончика. После этого он бросился в последнюю атаку и, стремительно наращивая темп телодвижений, с победным криком выстрелил в шейку матки горячей спермой.
Обессиленный, Кевлин рухнул на Тамзин, положив кучерявую голову на ее плечо. Сообразив, что не выдержит долго такой тяжести, она выскользнула из-под него, достала из сумочки салфетку и, обтерев свои истерзанные половые губы, быстренько оделась.
Она уже выходила из стойла, когда в конюшню вошли Инга и Ланс: он — в костюме для верховой езды, она — в длинном плаще и блестящем шлеме. Оба приветствовали Тамзин радостными улыбками. Инга воскликнула:
— А вот и наша дебютантка! Сейчас мы ее запряжем и хорошенько погоняем по кругу.
— Как все это понимать? — удивленно спросила Тамзин. — Что вы задумали?
— Небольшое конное представление, но только несколько необычное, — ответил Ланс и, сходив в ангар, вернулся оттуда, катя за собой легкую двухколесную повозку.
— Это двуколка, — пояснил он. — И мы тебя в нее запряжем.
« Тамзин изумленно вытаращила глаза. Инга расхохоталась и скинула плащ. Тамзин раскрыла рот: Инга была в черной атласной баске, голые груди обхватывали тесемки, бритая промежность отчетливо выделялась на фоне черных подвязок, держащих чулки с кружевной каймой. Красные туфельки на высоких каблучках завершали ее наряд. В руке она сжимала длинный кнут.
— Вместо пони мы запрягаем людей, — сказала она. — Ты повезешь двуколку господина, — такова его воля. Но сперва тебе необходимо потренироваться, научиться исполнять команды, элегантно держаться в сбруе, в общем, привыкнуть к новой роли.
Тамзин едва не прыснула со смеху, но, как это ни странно, тело отреагировало на вид сбруи иначе: клитор зашевелился, анус сжался, ягодицы напряглись, и ей захотелось попробовать себя в новом качестве — резвой кобылицы.
В конце концов, разве лошади не самые благородные животные? Разве в детстве она не изображала лошадку, не трясла головой и не била копытом? Почему бы не осуществить свои детские неосознанные желания и не стать на какое-то время кобылой? Быть может, в другой своей жизни она была свободной, необузданной, дикой кобылицей с развевающейся гривой, фыркала и била копытом землю, прежде чем допустить к себе жеребца?
Ее охватило желание закусить удила и ощутить спиной кнут хозяина, контролирующего каждое ее движение.
В конюшню вошли Дженис и Энди. Их быстренько одели в кожаные доспехи, включающие в себя ошейник и широкий поясной ремень с металлическими хомутами. Ягодицы Дженис выпирали из-под этого тесного наряда, груди выглядывали из специальных отверстий. Ошейник Энди был отделан серебряными бляхами, как и его широкие кожаные нарукавники. Колечки, пропущенные через соски и пупок, были соединены цепочкой. Его причинное место прикрывала кожаная набедренная повязка, на голове был причудливый головной убор из металлических обручей и перьев, а сзади прикрепили хвост.
— Ну и как они тебе нравятся в таком виде? — спросила Инга у Тамзин.
— Они просто неотразимы, — ответила она, ощущая приятное томление в промежности. — Я готова к ним присоединиться.
Ее осторожно разоблачили, затем надели подпругу типа корсета, зашнуровывающуюся на спине, и кожаную повязку на голову, с тремя страусовыми перьями для пущего эффекта. В рот ей вставили узду из
