широким жестом, указывающим в первую очередь на Ватикан. — Начни я это изобличать, вас это оскорбило бы, ибо вы уверены, что нельзя нарушать древние традиции, оставшиеся с тех времен, когда кардиналы мнили себя князьями!

Папе сразу же вспомнился Иннокентий VIII.

— А мундиры швейцарской гвардии, Фелипе! Это же смешно! А все эти сокровища в музеях! А кардиналы, разъезжающие в роскошных машинах, как директора банков! Вы ссылаетесь на меня, а ведь мои апостолы были люди небогатые. Разве недостаточно предостерегал я богачей? Однако вы продолжаете окружать себя золотом и пурпуром! Вся эта роскошь и архаична, и досадна.

Он сделал паузу и заглянул Фелипе в глаза.

— Это о бедности, пример которой вы должны подавать в этом материалистическом мире. Что же касается человечности, то вы можете направлять людей, только если сами им подобны. Мои апостолы были женаты, Фелипе. Твои священники тоже должны брать себе жен.

Папа вздрогнул. Требование было неожиданным.

— Протестантские и православные священники женятся. Я не считаю, что они менее добродетельны, чем католические. А все потому, что они реже испытывают искушения плоти. Ведь вы не ангелы, так не отвергайте же вашу природу ложной аскезой. Помнишь, что написано в Книге Бытия: «И сказал Господь Бог: нехорошо быть человеку одному». К тому же это будет меньше отвращать смертных от священничества, Фелипе.

Папа с ужасом подумал, какая сила убеждения ему понадобится.

— Сам увидишь, — продолжил человек, — они сначала сделают вид, будто возмущены, но разум все-таки возобладает. Третье слово: открытость. Прекратите считать, что все остальные религии заблуждаются. У вас это не от рвения, а от высокомерия. Я начал с мусульман. Они ваши братья и ничуть не ниже вас.

— Господи! — вскричал Фелипе. — Но как же наши миссионеры…

— Этому будет положен конец, — ответил человек не терпящим возражений тоном. — Духовный колониализм столь же достоин осуждения, как и любой другой. Каждый говорит «Бог» на своем языке, и в перемене веры больше соблазна и боли, чем блага. Я хочу для начала, чтобы вы примирились с православными. И вмешаюсь, если понадобится, чтобы вы снова не начали ваши богословские дрязги. Мир нуждается в Боге, в Его тепле, в Его совете, в Его милосердии и мудрости. Он нуждается в простоте, а не в прахе слов и различий! Неужели мы недостаточно пострадали от filoque?[84] Византийцы были спорщики и любители мудрствовать! А их противники — тщеславцы!

Ужас был написан на лице Папы.

— Но ты, Господи… как же… — пробормотал он.

— Я не Сын Его, Фелипе, — объявил человек, покачав головой. — Как бы я мог быть Сыном Создателя и человека? Мы все Его сыновья и дочери.

Некоторое время он смотрел на своего земного собеседника.

— Но тогда, Господи, как же ты бессмертен? — вновь начал понтифик. — Распятие произошло двадцать веков назад, а ты здесь…

— Мы не умираем, Фелипе. Никто никогда не умирает. Время, текущее на Земле, — иллюзия. В истинном времени мы все бессмертны. Тем не менее некоторых Создатель выделяет особо, позволяя присутствовать в этом мире. Как меня. Или того, кого посылает, когда Его Творению угрожает гибель.

Ошеломленный этими откровениями, которые бросали вызов его рассудку, Иоанн XXIV безмолвствовал.

— Ибо я прибыл с миссией, Фелипе. Должен признать, она потерпела неудачу. Даже те, кто исповедует веру в меня, меня не признали. Леность духа и века бездумного чтения стерли память обо мне. Из меня сотворили нелепый образ, чтобы не быть обязанными в него верить.

Понтифик поднял скорбные глаза.

— Да, — продолжал человек, — вы, священники, этому поспособствовали. Самих себя вы слушали больше, чем меня. Но теперь, говорю я тебе, скоро вмешается сам Создатель и уже не будет столь снисходителен. Величайшая катастрофа грозит вашей планете!

Понтифик едва сдержал судорожный жест. Открыл рот, но не издал никакого звука.

— Этой планете грозит гибель, наместник, — объявил человек веско. — И именно тебе придется решать, как некогда Аврааму, должна ли она быть спасена…

— Господи! — воскликнул Иоанн XXIV.

— …а затем действовать, если Создатель захочет выслушать тебя и напутствовать.

— Господи, какая тяжкая ноша! — вскричал понтифик надломившимся голосом.

— Я тут ничем не могу помочь.

Последовало молчание.

— Да, я знаю, тебе потребуется мужество. А теперь я уйду. Последнее слово: если Земле суждено выжить, ты созовешь Собор. Это будет началом возрождения.

Он положил руку на плечо Фелипе.

— Я понял, почему ты молчал после каждого моего посещения. Они ставили перед тобой столько вопросов, что ты был этим обескуражен. Я буду молить Всевышнего, чтобы Он просветил тебя. Да благословит Он тебя, как я благословляю.

Фелипе опустился на колени. Человек благословил его и поднял.

Потом направился к двери, как любой другой посетитель, но вдруг обернулся:

— И, раз уж вам представился случай, перестаньте повторять вслед за Павлом, что Христос — Мессия! — сказал он чуть подтрунивающим тоном. — Эта бессмыслица режет мне слух.

Иоанн XXIV сморгнул. Тавтология и впрямь нелепая.

Но на сердце у него было тяжело.

Ответ на вопрос, заданный Артуром Инчботом Эммануилу Джозефу: «Занимается ли Бог экономикой?», был получен в последующие недели, но понял его только он один, студент гарвардской Дивинити Скул.

Соединенные Штаты запустили, в качестве подготовки к изменению своей экономической политики, большую программу, названную «New Earth Economy».[85] Содержание ее было простым: перепроизводство истощает природные ресурсы и заваливает земной шар все возрастающим и в итоге неконтролируемым количеством твердых, жидких и газообразных отходов, нарушающих равновесие экосистемы. Запасы нефти иссякнут через несколько лет. Мировая экономика, таким образом, двигается к неизбежному кризису. Следует сократить выбросы в атмосферу. Новая мировая экономика требует производства долгосрочных продуктов, без ограничений срока потребления.

«Планета — не товар и не помойка!» — провозглашали опять некоторые благородные умы, делая вид, будто забыли, что этот призыв основывается на посещении Земли неким человеком, Иисусом по мнению многих смертных, и что они сами были атеистами.

Появились тенденции, надлежащим образом отмеченные и истолкованные социологами. Конец одноразовым зажигалкам и машинам. Пластик снова входит в моду, как в 50-х годах. Массовый туризм, эта психопатологическая активность, вызывавшая, помимо прочего, вымирание крупных ящериц на Галапагосах, которые давились сожранными обертками от японской фотопленки, и обезьян-пилигримов в Шри-Ланке, массами гибнувших от контрабандных таблеток «Виагры», быстро захирел. В городах опять появились конные экипажи, довольно дорогое средство передвижения, требующее конюшен с конюхами, но зато исключающее риск лишения водительских прав, если кучер был пьян.

Европа подала пример. Результаты разочаровали: заработная плата сократилась, а жизнь вздорожала. Это тяжело сказалось на массовом производстве. Если теперь покупали куртку, то на разумный срок, а не для того, чтобы выбросить или убрать с глаз подальше по первому же капризу законодателей мод.