— Эй! — закричал Гришка. — В воду их! Бить!

— Бить посадских! — закричали казаки.

Посадские бросились бежать, казаки за ними, рубя их по спинам саблями.

Василий взял своих товарищей и бегом побежал к дому отца Никодима.

— Отворите! — застучал он в ворота. Калитка приоткрылась, из нее высунулась голова работника, но Василий рванул калитку и ворвался во двор, а оттуда в горницу.

Отец Никодим испуганно вскочил на ноги, попадья отскочила в угол.

Василий остановился посредине горницы и поклонился.

— Что, уберег, поп, мою невесту? — спросил он его, держа руку на сабле.

Никодим укоризненно покачал головою.

— Дворянский сын, христианин и врываешься, аки разбойник в дом! Хоть покрестился бы на иконы! Зачем воров привел с собою? Когда приводил, в пояс кланялся.

— Где Наталья? — дрожа от нетерпения, закричал Василий.

— У меня она. Постой с минуту. Мати, поди скажи доченьке! — сказал он попадье. Она тихо встала, но Василий не выдержал.

— Веди меня к ней прямо! Нечего говорить ей! Чай, уж выздоровела! — сказал он и, ухватив попадью, поволок ее. — Веди к Наталье!

— Господи Владыко! Разбойник, а говорит, что любит! — с испугом воскликнул Никодим.

Кривой, Кострыга и Горемычный сели на лавки, готовые по одному зову идти на помощь своему атаману.

Попадья шла ни жива ни мертва впереди своего страшного спутника.

Они поднялись по лесенке к светелке.

Василий оттолкнул попадью и распахнул дверь. Сердце его расширилось. Вот она, его люба, его жизнь, его душа, Наталья!.. Он протянул руки и стоял безмолвный от охватившего его счастья.

Крошечный Викентий всплеснул руками.

— Он! — вскрикнула Наталья, бледная, худая, с длинною косою, выпрямившись у оконца подле широких пяльцев…

Отец Никодим и попадья отнеслись к больной Наташе, словно к родной дочери. Бездетная попадья отдала ей всю свою любовь, и отец Никодим на время лишился всякого внимания с ее стороны, но не роптал.

— Богоугодно поступаешь, мати! Помоги тебе Царица Небесная! — говорил он попадье.

— Сиротиночка она ведь, родненькая, — горестно говорила попадья, — может, разбойник-то и из дома скрал!

— Пустое, мати! Воровская женка она. Он приходил, невестой объявил ее, а все ж по христианству должно помочь недужному!

— В жисть не поверю, чтобы воровская жинка была. Послушал бы, чем бредит!..

Викентий тоже полюбил свою пациентку.

Он сидел все дни у ее постели, то мешая для нее прохладительное питье, то ставя банки на ее белое тело. Днем — он, а ночью — попадья не сводила глаз с больной Наташи, пока она была без памяти.

Попадья думала о ней, как о своей дочке, а Викентий, смотря на нее, вспоминал свою младшую сестру, которую погубили казаки. После того он ушел из-под Киева и пробрался в далекий Саратов.

Наконец Наташа очнулась. Однажды рано-рано утром она открыла глаза и с изумлением оглянулась.

Маленькая светлая горенка, вся обитая липовыми досками. Она лежит на широкой постели с пологом. Против нее у ног, на широком стуле, сидит какая-то незнакомая старушка и дремлет, а дальше в углу на войлоке лежит не то человек, не то собака и храпит.

Наташа закрыла глаза, силясь припомнить, где она, как сюда попала, что с ней случилось, но память на время была совершенно бессильна. Наташа утомилась и тихо уснула.

Когда она снова открыла глаза, перед нею стоял карлик с огромной головою. Она хотела закричать от испуга, но карлик так ласково ей улыбнулся, глаза так кротко светились, что вместо крика она тихо улыбнулась ему.

Закричала не она, а карлик:

— Лапушка моя! Очнулась! Ай, умница!

Он словно исчез, а потом подле нее стоял седой старик, старушка и тот же карлик, и у всех были такие добрые, кроткие лица и все так радовались на нее глядя, что ей стало и легко, и весело на душе.

— Ну, слава Создателю! — говорил старик, набожно крестясь. — Теперь, девушка, выправляться надоть!

— Я ей, голубушке, сейчас кашки изготовлю! — ласково сказала старушка. — Можно ей, Викеша?

Карлик закивал лохматой головою.

— Можно! Все можно! Полегонечку только, помаленечку! Теперь она у нас скоро встанет!

И, правда, Наташа скоро начала поправляться.

— Как я попала к вам, люди добрые? — спрашивала она у всех по очереди.

— Тсс! Пожди, вредно тебе говорить теперя!

— Где мой батюшка? Его повидать охота мне!

— Тсс! Потом, потом!..

Однажды она проснулась в глубокую полночь.

Лунный свет лился в ее окошко. В лучах его сидела Марковна, попадья, и дремала, тихо качая головою. В углу на войлоке спал Викентий.

Вдруг в тишине с улицы раздались стоны, крики, кто-то орал диким голосом: 'Нечай, нечай!' Это пьяные казаки, поссорившись, расправлялись с посадскими.

Наташа вдруг вспомнила эти ужасные крики.

— Батюшка! — закричала она в ответ и лишилась чувств.

Испуганная попадья чуть не упала со стула. Викентий быстро вскочил на ноги, и они оба тревожно нагнулись над Наташею, стараясь привести ее в чувство, а в это время разгулявшиеся казаки, убив посадского, ломились в дом к отцу Никодиму.

— Ей, батька, отворяй! — кричали они, ругаясь и клянясь. — У тебя, слышь, боярская дочь упрятана. Давай нам ее на потеху!

Испуганный поп выглянул в волоковое окно и обмер от страха: четверо казаков ломились в ворота.

— Смилуйтесь! — заговорил он. — Мне ее на постой ваш атаман поставил!

— Врешь, поп! — закричал казак. — Наш атаман до баб не охотник! Побреши у меня на него, так я тебе дом сожгу.

— Да чего тут, ребята, ломи калитку!

— С нами крестная сила! Господи, помози! Мать Царица Небесная, Ты видишь прямоту мою! — в ужасе зашептал отец Никодим, и под шум ударов, от которых ломилась калитка, ему представились ужасные картины казачьего буйства. Вот тащат его, бьют попадью, насилуют больную, жгут дом.

— Я вас, чертовы дети! — вдруг раздался среди шума грозный оклик, и битье в калитку окончилось.

Отец Никодим снова выглянул в окошечко. Высокий казак, сидя на коне, бранил казаков:

— Угомона нет на вас! Что дома ломаете?! Я вас в воду, неслухов! Али батькин наказ забыли?

— Коли поп боярскую дочь укрыл, а племя это все вывести надо.

Отец Никодим узнал в казаке на лошади казацкого атамана.

— Врут они, атаман, — закричал он, — защити! Ко мне ваш же казак, Василий Чуксанов, больную на постой поставил. Говорил, как очи береги, а они насильничают!