полка, да две пушки, да казаков триста!

— А я с чем останусь? Побойся Бога! — закричал Урусов и опять ласково заговорил: — Пожди до завтра. Сосчитаем и все по-хорошему сделаем. А послезавтра пойдешь!

— Ну, ин будет по-твоему! — согласился князь. — Чур, от слова не пятиться…

Князь Прилуков больше других радовался этой вести и веселый вернулся домой после беседы с Барятинским.

— Готовься, — сказал он Дышлу, — завтра в поход идем!

— Да я еще и людей не набрал!

— И не надо! Князь мне полк дает, да еще с собой три поведет, да пушки, да казаков.

— Вот так здорово! — радостно воскликнул Дышло. Сборы были недолги.

Княгиня отстояла с сыном раннюю обедню, благословила его образом, и на другой день в полдень князь уже ехал впереди своего полка далеко от Казани.

Трудно было идти князю Барятинскому.

Все вокруг горело огнем. Пространство между Окою и Волгою до самых степей саратовских, от Рязани до Воронежа — все волновалось как море в бурю. Холопы жгли усадьбы, вешали помещиков, сбирались шайками и брали города. На север от Симбирска поднялись язычники, сами даже не зная чего ради, и нестройными толпами шли к Стеньке Разину. Окрест все ему подчинилось. Города: Алатырь, Корсунь, Кумыши, Арзамас, Саранск, Пенза, Цивильск, Чебоксары, Козьмодемьянск, Ядринск и множество других, более мелких, все уже расправились с воеводами и приказными, ввели казачество и поставили атаманов. Как вода в половодье, мятеж разливался все дальше: и уже по Москве ходили воровские прелестники, говоря: 'Идет, идет батюшка, Степан Тимофеевич!'. Даже в тихих монастырях побывали воры и мутили Соловецкий монастырь, забредали в Белозерскую пустынь, смущали самого Никона.

А в это время сам Стенька Разин тщетно бился из последних сил взять Симбирск, а Барятинский спешно шел со своим войском на его воровские шайки.

По дороге то и дело попадались нестройные толпы мятежников, заграждая дорогу.

— А ну-ка, Алексей Петрович, — слал на них Барятинский князя Прилукова, и тот одним натиском рассеивал их. В другой раз князь посылал брата своего Данилу, иногда сам бил, но эти схватки отнимали дорогое время.

— Поспеем ли? — тревожно спрашивал он у Гультяева, который ехал с ним вместе.

— Помилуй Бог, ежели запоздали! — в ужасе отвечал Гультяев, и все за ним повторили 'помилуй Бог'!

Наконец появились и воровские казаки на пути.

— Други, воры близко! — объявил войску князь, и все повеселели. Один из казаков достал языка.

— Сила вся у Симбирска, — сказал он, — города еще не взяли, и батюшка о тебе тревожится. Готовиться зачал.

— Так не взяли Симбирска? — радостно воскликнул Гультяев. — Слава Богу!

— Аминь! — подтвердил Барятинский. — Завтра бой дадим. А сегодня роздых сделаем.

Несомненно в нем был дух истинного полководца, потому что войско оживало только от одного его слова, и теперь, когда князь объехал все полки, увещая постоять за государя и веру православную, все в голос отвечали:

— До самой смерти побьемся!

— Помните, други, что там, в Симбирске, наши братья страждут. В гладе и бессоннии борются они с вором и не уступают ему ни пяди стен своих. Выручим же их!

— Вызволим! Выручим! — кричали кругом. Князь позвал в палатку старших начальников.

— Пойдем дружно, — сказал он, — я с двумя полками пешими в середине стану и пушки возьму с собою. Ты, Данило, возьмешь полк и казаков и на правую руку от меня крылом станешь, а ты, Алексей Петрович, со своим полком и тоже казаками — на левую руку тоже крылом. Так и пойдем!

Наутро князь выстроился и двинул войско.

— Идут! — вдруг закричали передовые отряды.

— Стой! — приказал князь.

Войско остановилось верстах в двух от стана Разина. Князь поехал по рядам.

— Други, — говорил он, — стойте смирно. Воры бежать на нас будут, стойте, а как подойдут совсем близехонько, так и хватайте.

— Вы кольцом охватите! — приказал он Даниле и Прилукову. — Я воров на себя приму, а вы с боков!

А Стенька Разин, уже выстроив свои полчища, несся на небольшое войско князя Барятинского. Силы действительно были несоразмерные. У одного до пятидесяти тысяч, а у другого шесть! Но эти шесть были уже обучены европейскому строю, знали команду, могли исполнять эволюции и видели поляков и шведов.

— Вот так здорово! — восклицал Дышло. — Гляди, князь, как садят.

Князь Прилуков стоял на левом крыле со своим полком и казаками, горя нетерпением скорее броситься в бой. Подле него, кроме Дышла, стояли два есаула и стрелецкий голова с тысяцким.

Полчища Стеньки Разина действительно «садили». Вначале двинулись они всей грозной массою, с казаками в середине, но с каждым шагом линия их строя ломилась. Казаки выдвинулись вперед и с тяжелым топотом мчались на недвижно стоящее войско Барятинского.

Ближе, ближе… Среди пыли уже стали видны лохматые шапки, чубы и красные рожи.

— Нечай! Нечай! — заревело вокруг все воровское войско и уже готово было обрушиться на князя.

Прилуков замер. Казалось, сейчас промчится эта масса через все войско, как по чистому полю, а войско Барятинского все стояло недвижно.

Вот уже между ними всего сажен пятьдесят.

— Раздвинься! — крикнул князь. Послушное войско раздвинулось. Жерла пушек показались за ними, и раздался оглушительный залп.

Воровское войско разом смешалось. Убитые и раненые попадали на землю, испуганные кони взбесились.

— Я вас, псы! — заревел Стенька, видя, что казаки хотят отступить. — Вперед!

— Нечай! — с остервенением закричали казаки. Князь отдал приказ.

— Бей их! С нами Бог! — огласилось войско криками, и стрельцы стремительно кинулись навстречу и — сшиблись.

Люди перемешались в одну кучу. Казаки воровские бились на конях, но потом спешились. Пищали и луки были брошены в сторону, люди схватились врукопашную и бились мечами, саблями, ножами, тяжелыми шестоперами, кистенями и чеканами. Нестройные массы мордвы, холопов, чувашей валили, как саранча.

— Бей! — закричал Прилуков и со своими казаками врезался в эти массы. Стрельцы двинулись за ним.

— Бей! — кричал Данило, врезаясь в кучи людей с правого фланга.

— Вот так здорово! — рычал Дышло, махая своею тяжкою секирою по головам и плечам почти безоружных холопов.

Вдруг острая коса ударила по задним ногам его лошади. Лошадь сразу осела.

— Ну ж я вам за это! — заревел озлобленный Дышло, спрыгивая с коня, и еще губительнее стал махать секирою. Она свистала в воздухе и, разбивая головы, казалось, ни на мгновение не задерживалась в своем стремительном движении,

Стенька Разин метался как безумный.