— В том-то и дело. Так что гораздо лучше ничего ему не сообщать. Да это и гуманнее. Может быть, Морган сразу поедет куда-нибудь дальше…

— Что будет делать Таллис, нас не касается, — возразил Аксель. — Защищать его чувства тоже не наше дело: это бестактно. Попробуйте взглянуть на все с его позиций.

Каково ему будет вдруг узнать, что Морган, оказывается, жила в Лондоне или, другой вариант, была здесь проездом, а мы все дружно скрывали от него это? Руперт, разве ты не согласен?

— Согласен. Прежде я соглашался с Хильдой, но теперь ты меня убедил. Это будет обманом, за который Таллис с полным основанием осудит нас. — Поставив бокал на стол, Руперт отер пот со лба и провел ладонью по своим тусклым светлым волосам.

Хильда знала, что Руперт в присутствии Акселя с Саймоном почти всегда нервничает и спорит, пытаясь освободиться от донимающей его двойной ревности: друга к брату и брата к другу. Но сейчас она беспокоилась об ином. Нельзя было не признать частичную правоту Акселя: ясные аргументы доказывали ее безоговорочно. И все-таки так не хотелось, чтобы Таллис оказался в курсе. Хотелось избавить сестру от любого давления и нажима. Пусть хоть на время оставят ее в покое. Ведь, кто знает, Таллис может примчаться и начать требовать встречи с женой и ее немедленного возвращения. Хильда была знакома с Таллисом дольше, чем все остальные. Познакомилась с ним во время предвыборной кампании, а потом сама же представила всей семье. Но предсказать его реакцию она могла не лучше Акселя. На обдуманную жестокость Таллис, конечно же, не способен, но на нелепейшую бестактность — вполне. Хильда хотела, чтобы, оказавшись у нее, Морган имела время собраться с силами. Чтобы она была одна.

— Предлагаю, — Хильда нащупала компромисс, — дождаться приезда Морган. Раньше чем дней через десять она здесь не окажется. А может, появится позже или вообще передумает и не приедет.

— И все-таки я голосую за правду, — сказал Аксель. — Надеюсь, что твоя книга, Руперт, подсказывает, как действовать в таких случаях. Жду не дождусь, когда она выйдет и я наконец пойму, как надо жить. Для меня она станет инструкцией к действию, и я буду следовать всем предписаниям неукоснительно.

Хильда знала, что Аксель весьма скептически оценивает работу Руперта. Ничего, мы его удивим, думалось ей.

— Если ты ждешь инструкций для каждодневной жизни, то, боюсь, будешь разочарован, Аксель, — улыбаясь сказал Руперт. Он тоже знал точку зрения Акселя на свой труд, но никак не выказывал обиды. — Еще ни один философ не создал таких инструкций, даже когда был уверен, что их-то и создает.

— А, ты наконец признаешь, что считаешь себя философом!

— Нет-нет, я хочу сказать, что, поскольку даже философы не добиваются ясности, обо мне это можно сказать а fortiori. Моя книга — всего только размышления о некоторых принципах.

— О любви в ее взаимоотношениях с правдой и справедливостью и о прочих мелочах в этом роде?

— Ну, знаешь, это не мелочи! Но как применять их на практике, каждый индивидуум решает сам.

— Несчастный индивидуум! Никто ему никогда не поможет! А мне так хотелось бы получить сжатые предписания по морали наподобие правил по этикету.

— Итак, я думаю, все же не следует извещать Таллиса, — говорила тем временем Хильда. — Как тебе видится все это, Саймон?

— Морган надо дать время, чтобы отдохнуть и все обдумать.

— Вот именно. Ты правильно понял, что я имела в виду. Я не хочу, чтобы Морган тревожили.

— Человек из толпы вообще не способен применять философию. Не уверен, что и философам это доступно.

— Человек из толпы может использовать моральные принципы, так же как ты сейчас, убеждая меня, использовал принцип верности правде.

— Возможно. И все-таки я считаю, что философия морали — дело безнадежно личное. Ее нельзя передать другому. «Если бы львы заговорили, мы их не поняли бы». Виттгенштейн.

— Ой, Хильда, Аксель, смотрите — ежик! Только что выглянул из-за дельфиниума. Я видел его нос. Подумайте только — ежик!

— Да, Саймон, совершенно верно, — сказал Руперт. — Мы как раз собирались рассказать тебе о нем. Ведь ты так любишь наших немых четвероногих друзей.

— Ну не прелесть ли! Ты его видишь, Аксель? — Зайдя за дельфиниумы, Саймон коленями опустился на плиты. Еж замер, выгнув спину, подслеповато таращась и чуть шевеля задранным вверх влажным черным носом. — Как вы думаете, его можно взять на руки?

— У него полно блох, — сказал Аксель.

— Хоть на минутку. Какой мягкий пушистый животик. Пытается свернуться клубком, но это не очень- то получается. Бедные беззащитные зверюшки. Ой, он и в самом деле колючий!

— Положи его снова под куст, — сказал Аксель. — Он боится.

Осторожно подняв ежа, Саймон убрал его подальше от людских глаз, за клумбу.

— Не сломай только мои galtonia candicans, Саймон.

— Свой еж! Это чудесно, Хильда. Вы его часто видите? Кормите?

— Выставляем ему молоко с хлебом. Надеемся, что съедает он. Я ужасно волнуюсь, как бы он не свалился в воду.

— Ежи чудовищно глупы, — сказал Аксель.

— А я уверен, что у него ума хватит, — возразил Саймон.

— Саймон настолько чувствителен, — язвительно обронил Аксель, — что считает себя обязанным снять недостойное обвинение с интеллекта ежа.

— Да, я уверен, что он отлично соображает. А вы такие счастливцы! Как мне хотелось бы иметь у себя сад! Тебе нужно завести кошку, Хильда. Непременно. Подумай, как ей здесь будет хорошо. Аксель не разрешает мне кошку…

— Пожалуйста, выражайся точнее, Саймон! Мы оба решили, что завести кошку было бы непрактично.

— Ладно, пусть. Но мне так хочется, чтобы у тебя появилась кошка, Хильда, а я приходил бы к ней в гости. Сиамскую, а?

— Лучше обыкновенную, пушистую.

— Может быть, черно-белую? Черную кошку с белыми лапками!

— И с белой мордочкой, и с белым кончиком хвоста!

— Нет, лучше с белыми лапками и…

— Господи, боже мой! — воскликнул Руперт. Наступила тишина, и Хильда повернула голову, пытаясь проследить направление его взгляда. Женщина, возникшая в дверях гостиной, смотрела на них с той стороны бассейна. И это была Морган.

Засуетившись, Хильда поднялась на ноги.

— Морган! — одновременно с Хильдой воскликнул Саймон.

Морган была в светло-сером плаще; тихо поставив рядом с собой объемистую синюю холщовую сумку, она смотрела на них с той стороны бассейна словно невидящими глазами.

Подбежав, Хильда с низким протяжным «о-о-о!» обхватила сестру за шею и, притянув к себе, прильнула щекой к медленно опустившимся векам Морган.

— Ну слава Богу, ты дома!

Морган стояла по-прежнему неподвижно, потом повернула шею, отвела голову в сторону и твердым движением рук разомкнула объятие Хильды.

— У вас появился бассейн.

— Да, он совсем новый. — Слезы струились у Хильды из глаз.

— Морган, милая моя, — сказал Саймон, беря ее за безжизненно висящую вдоль тела руку. Казалось, он собирался поцеловать ее в щеку, но вдруг нагнулся и жадно припал к руке.

— Добро пожаловать, дорогая, — говорил Руперт, пожимая доставшуюся ему вторую руку.

— Привет, Морган, — слегка поглаживая лацкан пиджака, сказал Аксель.