нескладно торчат у нее коленки? Джессика отвела рукой назад длинные пряди светлых волос и приблизила лицо к зеркалу. Сомнений не оставалось. Она начинала стареть.
Она опять принялась ходить взад-вперед по комнате, поглядывая на три письма, лежащие на столе. Звуки ее шагов гулко отражались от пустых белых стен. Она уничтожила все свои объекты, а создавать новые не было охоты. Триместр в ее школе закончился, и у Джессики теперь была возможность день- деньской вышагивать по комнате, думая о Джоне Дьюкейне. Выходить из дому она не решалась из страха, что он может в это время позвонить.
Снизу донеслись негромкие звуки, и Джессика кинулась к двери. Почта! Перепрыгивая через две ступеньки, она слетела вниз и схватила конверты, лежащие на половичке. Она мечтала, что придет толстый конверт с письмом от Джона, но и боялась этого. Письмо могло содержать пространные и подробные объяснения, почему он решил не видеться с нею больше.
Письма от Джона не было. Знакомая боль — боль, которую она сравнивала с ампутацией, — пронзила ее тело. Нет, это походило не на ампутацию. Боль была резкой, словно тебя вздернули на дыбу. Словно у тебя разом сместились все суставы. Джессика бросила конверты на стол. Одно письмо для нее все-таки было, в коричневом грубом конверте, надписанное незнакомым и довольно корявым почерком. Джессика тяжело поднялась по лестнице, и две слезы очень медленно, как бы устало и нехотя, сползли у нее по щекам. Хоть бы уж эту почту не доставляли три раза в день!
Она положила коричневый конверт на стол. Отослать ли ей Джону одно из написанных ею писем? Она во что бы то ни стало должна увидеться с ним, и скоро! Пытка не знать, известно ли ему все и что он об этом думает, становилась физически непереносимой. Что-нибудь просто лопнет у нее внутри, сердце ее разобьется в буквальном смысле слова, если они не встретятся очень скоро. Решиться позвонить ему на работу? Он просил никогда этого не делать. Но когда она последний раз звонила ему домой, его слуга сказал, что его нет, и немыслимо было снова подвергать себя мучению, воображая, как он велит слуге не звать его к телефону, если будет звонить известная молодая особа.
Джессика рассеяно взяла со стола коричневый конверт и надорвала его. Он оказался довольно плотно набит. Она вытащила листок линованной бумаги с короткими строчками какого-то послания, и вместе с ним выпал другой конверт и лег лицевой стороной наружу поверх одного из ее писем. Джессика уставилась на него в недоумении и испуге, заранее предчувствуя недоброе. Конверт, надписанный совсем иным, непохожим почерком, был адресован Джону Дьюкейну, эсквайру. Почему его послали ей? Для передачи Джону? Но она увидела, что конверт уже вскрыт и на штемпеле — более раннее число того же месяца. Цепенея от ужаса, Джессика развернула сопроводительное послание. Оно было немногословным и гласило:
«Сударыня!
Учитывая Ваши неравнодушные чувства к мистеру Джону Дьюкейну, уверяю, что Вам будет интересно ознакомиться с прилагаемым к сему.
Искренне Ваш,
Доброжелатель».
Охваченная безудержной дрожью, Джессика непослушными пальцами вытянула из другого конверта письмо. Вот что оно гласило:
«Трескоум-хаус,
Трескоум,
Дорсет.
«Джон, светик мой, я так соскучилась, — кажется, целый век осталось ждать до нашей чудесной
Люблю, люблю!
Ваша Кейт.
P. S. Вилли Кост шлет Вам привет и тоже надеется на скорую встречу».
Джессика села на пол и сосредоточила все свои силы на том, чтобы не умереть. Ее не подмывало зарыдать или разразиться воплями — ощущение было такое, словно плоть ее распадается на части. Потрясение затмило собою боль или, возможно, боль была столь неимоверной, что привела ее к грани бесчувствия. Минут пять Джессика сидела не двигаясь, с закрытыми глазами, судорожно напрягая каждый мускул в усилии сохранить себя в целости. Потом открыла глаза, перечитала письмо еще раз и внимательно рассмотрела конверт.
Сомнений не оставалось, — разумеется, письмо к Джону было от любовницы. Помимо общей тональности, об этом явно свидетельствовали красноречиво выделенные слова о чудесной встрече в конце недели. Письмо говорило о безоблачных, более того — восторженных отношениях. Его писала женщина, которая не сомневается, что ее любят. Ко всему прочему, оно было написано менее трех недель назад. Число на конверте значилось отчетливо, да и само письмо помечено было числом, месяцем и годом. Так что совсем недавно роман уже длился какое-то время, был в полном разгаре. А это значит, что Джон ей лгал.
Джессика поднялась с пола. Подошла к ящику, в котором хранились все письма, написанные ей Джоном, и вынула лежащую сверху открытку.
«Прости, что пишу второпях, безумно занят на работе разными обременительными делами. Сожалею, что не писал тебе. Могли бы мы встретиться в понедельник — но только не ближайший, а через неделю? Буду ждать. Если не услышу от тебя возражений, то буду у тебя в семь.
С наилучшими пожеланиями.
Дж.»
Разными обременительными делами, думала Джессика. Буду у тебя. До чего же иначе звучат теперь эти слова! Ей, само собой, не дозволено приходить к нему, никогда и ни под каким видом. Поглощенный своим расчудесным романом, он холодно рассчитал, как отложить встречу с ней подальше, до какой крайности довести ее, не возбуждая подозрений. Понедельник — но только не ближайший, а через неделю. Так гладко изложено — чтобы жалкая подачка выглядела не столь убого. Честно посмотрит ей в глаза, как при последнем их свидании, и честным, серьезным голосом скажет, что у него нет любовницы.
Джессика стала снова расхаживать по комнате, но теперь — размеренными шагами. Не торопясь, обдумала побуждение немедленно снять трубку и позвонить Джону на работу. Обдумала его не торопясь, так как знала, что никакой срочности нет, поскольку она определенно не сделает этого, — а еще знала, что внутри у нее происходит нечто очень важное. Нужно только дать этому важному время созреть, утвердиться в своей власти над нею. Итак, Джон, совестливый пуританин Джон, справедливый и добродетельный, богоподобный Джон преспокойно ей лгал. Она вовсе не была для него объектом участия и заботы, она была кем-то, кого обманывают, кому морочат голову и втирают очки. Она, пожалуй, — при этой мысли Джессика на минуту остановилась, прервав свою размеренную ходьбу по комнате, — являла собой положительную опасность для него, угрозу его только что обретенному счастью, постылый огрызок прошлого, фальшивую ноту.
— С Джоном все кончено, — вслух сказала себе Джессика. — Это конец.
Она опять замолчала, прислушиваясь к себе. По-прежнему из груди ее не рвались наружу ни вопли,
